Женщина французского лейтенанта

Она протянула руку и тронула ветку боярышника. Он не был до конца уверен, но ему показалось, что она намеренно давит на колючку указательным пальцем; а через мгновение она уже разглядывала капельку алой крови. Потом вытащила из кармана носовой платок и украдкой промокнула палец.

Выдержав паузу, он перешел в наступление.

– Почему вы отказались от помощи доктора Грогана прошлым летом? – Она бросила в его сторону обвинительный взгляд, но он был к этому готов. – Да, я поинтересовался его мнением. Вы не можете мне отказывать в моем праве.

Она снова отвернулась.

– Да. Это ваше право.

– Тогда я жду ответа.

– Потому что не я принимала решение обратиться к нему за помощью. Я не имею к нему никаких претензий. Я знаю, что он хотел мне помочь.

– И разве его совет не был таким же, как мой?

– Да.

– Тогда, со всем уважением, я должен вам напомнить об обещании, которое вы мне дали.

Она не отвечала. И в этом состоял ее ответ. Чарльз приблизился к терновнику, который она разглядывала.

– Мисс Вудраф?

– Сейчас вы знаете правду… и ваш совет остается в силе?

– Безусловно.

– Значит, вы прощаете мне мой грех?

Вопрос застал его немного врасплох.

– Вы слишком высоко ставите мое прощение. Главное, чтобы вы сами себя простили. А здесь это невозможно.

– Вы не ответили на мой вопрос, мистер Смитсон.

– Избави бог мне объявлять то, что вправе решать только наш Создатель. Но я убежден… мы все убеждены, что вашего покаяния уже достаточно. Вы прощены.

– И забыта.

Сухость этого окончательного приговора на секунду его озадачила. Но потом он улыбнулся.

– Если вы имеете в виду, что ваши друзья отказываются от всякой практической помощи…

– Я не это имела в виду. Их доброта мне известна. Но я, мистер Смитсон, как этот терновник. Никто ведь его не обвиняет в том, что он здесь растет один-одинешенек. Но если бы он прошелся по Брод-стрит, то это было бы оскорблением общества.

Тут он запротестовал:

– Дорогая мисс Вудраф, вы же не хотите мне сказать, что ваш долг – оскорблять общество. Если я вас правильно понял.

Она полуобернулась.

– Но разве общество не желает отправить меня в такое же одиночество?

– Вы ставите под сомнение справедливость существования.

– А это запрещено?

– Нет. Но это досужие разговоры.

Она покачала головой.

– Плоды бывают горькие.

Слова прозвучали не как возражение, а с глубокой печалью, словно адресованные самой себе. Чарльза охватило чувство безнадежности – как после накатившей волны ее признаний. Было понятно: ее прямой взгляд идет от прямоты мыслей и речей, и то, что когда-то показалось ему притязанием на интеллектуальное равенство (за которым скрывалась обида на мужчин), было скорее жаждой непосредственной близости, общей наготы, родства в мыслях и ощущениях – всего того, что доселе казалось ему непредставимым в отношениях с женщиной.

Он рассуждал объективно: вот удивительная женщина, достаточно на нее взглянуть непредвзятому уму. Нет, это не зависть к мужчине, а ощущение человеческой утраты. Неожиданно для себя он тронул ее за плечо, как бы успокаивая… и тотчас отвернулся. Повисло молчание.

Словно почувствовав его замешательство, она заговорила:

– Значит, вы считаете, что я должна уехать?

Его как будто отпустило, и он с готовностью обратил к ней лицо.

– Умоляю вас. Новая обстановка, новые лица… а о практических соображениях даже не думайте. Мы только ждем вашего решения, чтобы оказать вам поддержку.

– У меня есть пара дней на размышления?

– Если существует такая необходимость. – Он поспешил воспользоваться шансом и добавил разговору трезвости, которой она всячески избегала.

– Я предлагаю, отныне мы все делаем под патронажем миссис Трантер. С вашего позволения, я прослежу за тем, чтобы в ее кошельке было достаточно средств на ваши нужды.

Она опустила голову и, кажется, снова готова была заплакать. Потом пробормотала:

– Я не заслуживаю такой доброты. Я…

– Не надо больше слов. Я не вижу лучшего способа потратить деньги.

Чарльз испытал чувство легкого триумфа. Все произошло так, как предсказал доктор Гроган. Если она кому-то откроет свои чувства, то это приведет к выздоровлению… или по меньшей мере укажет верный путь. Он поднял с земли свою ясеневую трость, лежавшую рядом с кремневым булыжником.

– Я должна прийти к миссис Трантер…

– Отлично. Упоминать о наших встречах совсем необязательно.

– Я ничего не скажу.

Он уже видел эту сцену. Как он изобразит вежливое, но не слишком заинтересованное удивление, после чего, тоже без особого интереса, настоит на том, чтобы все необходимые расходы осуществлялись за его счет. Эрнестина почти наверняка над ним поиронизирует, зато его совесть будет чиста. Он улыбнулся Саре.