Женщины Цезаря

Все еще не привыкший к простору и роскоши своего нового дома, Цезарь устроил обед в иды этого месяца (тринадцатого сентября), пригласив Нигидия Фигула, Варрона, Цицерона и еще двоих, с кем он служил в качестве младшего военного трибуна под стенами Митилены, – Филиппа-младшего и Гая Октавия. Филипп был на два года старше Цезаря и тоже должен был в следующем году стать претором, а Октавий был на год младше Филиппа, и это значило, что возможность стать претором появится у него лишь через год, – и все потому, что по закону Суллы патриций Цезарь имел право занять курульную должность на два года раньше любого плебея.

Старший Филипп, опасный и беспринципный, знаменитый главным образом бесчисленными переходами из одной фракции в другую, был все еще жив и даже посещал собрания сената, но те дни, когда он обладал силой и влиянием, давно миновали. А сын и в подметки отцу не годился, считал Цезарь, ни в отношении беспринципности, ни в отношении влияния. Молодой Филипп был слишком рьяным эпикурейцем. Он предавался чревоугодию, любил рыбу, с удовольствием выполнял свои обязанности в сенате и поднимался по cursus honorum, потому что имел на это право, не враждуя ни с одной политической фракцией. Он ухитрялся ладить и с Катоном, и с Цезарем, хотя предпочитал компанию Цезаря компании Катона. Он был женат на Геллии, а после ее смерти решил больше не жениться, чтобы не навязывать мачеху сыну и дочери.

У Цезаря и Гая Октавия был еще один побудительный мотив для дружбы: после смерти первой жены Октавия (то была некая Анхария из богатой преторской семьи) он просил руки племянницы Цезаря Атии, дочери младшей сестры Цезаря. Ее отец Марк Атий Бальб спрашивал мнение Цезаря об этом союзе, потому что Гай Октавий происходил из незнатной семьи, просто очень богатой, из города вольсков Велитры в Южном Лации. Помня лояльность Октавия в Митилене и зная, что он без ума от красавицы Атии, Цезарь посоветовал согласиться на брак. У Октавия осталась дочь от первой жены – к счастью, милая добрая девочка. Но сына не было, так что никто не смог бы лишить наследства сына, которого родила бы своему мужу Атия. Их поженили, и Атия въехала в один из красивейших домов Рима, расположенный на Палатине, в конце аллеи под названием Бычьи Головы. И в октябре позапрошлого года Атия родила своего первого ребенка – увы, девочку.

Естественно, разговор вертелся вокруг «Каменных анналов» и «Хроник царей», хотя из уважения к Октавию и Филиппу Цезарь очень старался отвлечь внимание своих более ученых гостей от этой темы.

– Конечно, ты – признанный авторитет по древним законам, – сказал Цицерон, готовый уступить превосходство в области, которую он считал не самой важной в современном Риме.

– Благодарю, – серьезно отозвался Цезарь.

– Жаль, что больше нет информации о том, как функционировал царский суд, – сказал Варрон, только что вернувшийся после длительного пребывания на Востоке, где находился при Помпее в качестве знатока естественных наук и по совместительству – его биографа.

– Да, но из этих двух документов мы теперь имеем абсолютно ясную картину процедуры суда за perduellio, и это само по себе уже поразительно, – сказал Нигидий Фигул, – учитывая maiestas.

– Maiestas – это изобретение Сатурнина, – сказал Цезарь.

– Он изобрел maiestas только потому, что никого нельзя было обвинить в измене в прежнем смысле, – быстро заметил Цицерон.

– Жаль, что Сатурнин не знал о существовании твоих находок, Цезарь, – мечтательно произнес Варрон. – Двое судей без присяжных – и совсем другой результат судебного процесса!

– Чушь! – воскликнул Цицерон, выпрямляясь на ложе. – Ни сенат, ни комиции не разрешат слушания в уголовном суде без присяжных!

– Но самое интересное, – добавил Нигидий Фигул, – что сегодня живы лишь четверо потомственных судей. Ты, Цезарь, твой кузен Луций Цезарь, Фабий Санга и Катилина, как ни странно! Все другие патрицианские семьи не принимали участия в суде, когда Горация судили за убийство своей сестры.

Филипп и Октавий явно скучали, поэтому Цезарь снова попытался сменить тему.

– Когда ожидаете прибавления? – спросил он Октавия.

– Через неделю.

– Это будет мальчик или девочка?

– Мы думаем, на этот раз мальчик. Третья девочка от двух жен – это было бы жестоким разочарованием, – вздохнул Октавий.

– Я помню, что перед рождением Туллии я был уверен, что появится мальчик, – усмехнулся Цицерон. – И Теренция тоже не сомневалась. А оказалось, что сына нам суждено было ждать целых четырнадцать лет.

– Не слишком ли велик перерыв между попытками, Цицерон? – спросил Филипп.

На это Цицерон ничего не ответил, только покраснел. Как большинство амбициозных «новых людей», взбиравшихся по социальной лестнице, он был обычно не в меру стыдлив, хотя иногда ему в голову помимо воли приходили потрясающие остроты. Надменные аристократы могли позволить себе соленое словцо. Цицерон – нет.