Женщины Цезаря

– Четыре? – удивился Цицерон. – Неужели Луций Кассий передумал и написал?

– Нет, Марк Туллий. Сложенный лист – это личное послание от претора Суры Катилине, так мне сказали.

– Помптин, – Цицерон выпрямился во весь рост, – иди в дома Публия Корнелия Лентула Суры, Гая Корнелия Цетега, Публия Габиния Капитона и Луция Статилия. Скажи, чтобы они немедленно явились сюда, в мой дом, но не говори им зачем. Понятно? И возьми с собой свою центурию.

Помптин торжественно кивнул. События минувшей ночи казались почти сном. Он еще не понимал, что в действительности произошло, пока он ждал аллоброгов на Мульвиевом мосту.

– Флакк, ты мне нужен здесь как свидетель, – обратился Цицерон к другому претору. – Отправь свою центурию занять позицию вокруг храма Согласия. Я намерен созвать сенат там, как только покончу с некоторыми делами здесь.

Все взгляды были устремлены на него, старшего консула Цицерона, заметил он. Даже взор суровой Теренции, сидящей в темном углу. А почему бы и нет? Она неизменно находилась рядом с ним на протяжении всей этой истории. И она заслужила место, пусть в последнем ряду, чтобы досмотреть эту пьесу. Поразмыслив, Цицерон отпустил всех аллоброгов (кроме Брога) в триклиний, чтобы они как следует подкрепились пищей и выпили вина, а сам устроился с Брогом, Сангой и Валерием Флакком ждать Помптина и тех людей, за которыми он его послал.

Вольтурций не представлял опасности – он съежился в самом дальнем углу и плакал. Цепарий выглядел так, словно в нем еще остались силы, чтобы драться. Цицерон запер его в шкафу, сожалея о том, что не отослал его под охраной – если бы в Риме было хоть одно надежное место, чтобы отправить заговорщика туда!

– Дело в том, – сказал Луций Валерий Флакк, вертя в руках ключ от шкафа, – что твоя импровизированная кутузка, без сомнения, более надежна, чем государственная тюрьма.

Гай Цетег прибыл первым – настороженный и недоверчивый. Вскоре появились вместе Статилий и Габиний Капитон. За ними следом – Помптин. Лентула Суру пришлось ждать дольше, но наконец он тоже возник в дверях, весь из себя недовольный.

– Цицерон, это уж слишком! – воскликнул он, еще не видя других. Его испуг длился мгновение, но Цицерон его заметил.

– Присоединяйся к друзьям, Лентул, – сказал Цицерон.

Кто-то постучал. Еще не снявшие доспехов после ночного задания, Помптин и Валерий Флакк выхватили мечи.

– Открой дверь, Тирон! – приказал Цицерон.

Но стучали не уличные убийцы: к старшему консулу вошли Катул, Красс, Курион, Мамерк и Сервилий Ватия.

– Когда нас от имени старшего консула срочно позвали в храм Согласия, – объяснил Катул, – мы решили, что лучше сначала увидеть самого старшего консула.

– Добро пожаловать, – приветствовал их Цицерон.

– Что происходит? – спросил Красс, глядя на заговорщиков.

Пока Цицерон объяснял, послышались новые удары в дверь. Вошли еще несколько сенаторов, сгорая от любопытства.

– Удивительно, как быстро у нас распространяются слухи! – воскликнул Цицерон, не в силах скрыть торжества.

Когда в комнате набралось достаточно много народа, старший консул перешел наконец к делу. Он рассказал историю аллоброгов, поведал о захвате на Мульвиевом мосту, показал письма.

– Теперь, – сказал Цицерон официальным тоном, – Публий Корнелий Лентул Сура, Гай Корнелий Цетег, Публий Габиний Капитон и Луций Статилий, я задерживаю вас до полного расследования вашего участия в заговоре Луция Сергия Катилины! – Он повернулся к Мамерку. – Принцепс сената, я отдаю тебе на хранение эти три свитка и прошу не открывать их, пока весь сенат не соберется в храме Согласия. Тогда твоей обязанностью будет прочитать их перед всеми. – Цицерон поднял сложенный лист и продемонстрировал его собравшимся. – А это письмо я открою здесь и сейчас, в вашем присутствии. Если письмо компрометирует его автора, претора Лентула Суру, тогда никто не сможет остановить наше расследование. Если же послание невинно, тогда мы должны решить, как нам поступить с тремя свитками до собрания сената.

– Давай читай, Марк Туллий Цицерон, – сказал Мамерк, пораженный этим ночным кошмаром. Казалось, принцепс сената не в силах был поверить, что Лентул Сура, консуляр, дважды претор, действительно мог в этом участвовать.

«О, как хорошо находиться в центре внимания, в драме такой значительной и зловещей, как эта!» – думал Цицерон, превосходный актер, с треском взламывая восковую печать, которую все опознали как печать Лентула Суры. Казалось, прошла вечность, прежде чем он развернул лист, пробежал текст глазами и начал читать вслух: