Женщины Цезаря

– Нет сомнения, ты будешь выполнять свой долг и привлекать к суду какого-нибудь беднягу, пока Рим на твоих глазах будет тонуть в Тирренском море!

– Да, я буду выполнять мой долг, пока меня самого не поглотит Тирренское море!

– Пусть боги охранят нас от таких, как ты, Катон!

– Рим станет только лучше, если найдется больше таких, как я!

– Еще пара таких же, как ты, – и Риму конец! – возопил Цицерон, воздев руки, словно царапая небо. – Когда колеса такие чистые, что скрипят, Марк Порций Катон, их начинает заедать. Они катятся намного быстрее, если на них есть немного грязного жира!

– И в самом деле, – усмехнулся Цезарь.

– Отложи слушание, Катон, – устало попросил Красс.

– Теперь уже это не в моей власти, – самодовольно отозвался Катон. – Сервий Сульпиций непреклонен.

– Подумать только, когда-то я был хорошего мнения о Сервии Сульпиции! – сказал Цицерон Теренции в тот вечер.

– Катон втянул его в это дело, нет сомнения.

– Чего добивается Катон? Он хочет увидеть падение Рима – и все это лишь потому, что возникла срочная потребность кого-то наказать? Неужели он не замечает, насколько опасно вводить в должность лишь одного консула в первый день нового года? Да еще столь больного, как Силан? – Цицерон взмахнул руками. – Я начинаю думать, что сотня Катилин не будет такой угрозой Риму, как один Катон!

– В таком случае ты должен проследить, чтобы Сульпиций не добился обвинительного приговора Мурене, – предложила практичная Теренция. – Защищай Мурену сам, Цицерон, и возьми себе в помощь Гортензия и Красса.

– Действующие консулы обычно не защищают консулов, выбранных им на смену.

– Тогда создай прецедент. Ты умеешь это делать. И, как я заметила, всегда успешно.

– Гортензий все еще в Мизене с больной ногой.

– Верни его, даже если придется его похитить.

– И покончить с этим делом раз и навсегда. Ты права, Теренция. Валерий Флакк – судья – патриций, значит нам просто нужно надеяться, что у него хватит ума встать на мою сторону.

– Ума у него хватит, – сказала Теренция. – Он не Сульпиция будет винить, а Катона. Ни один патриций не встанет на сторону Катона, разве только если считает, что его обманным путем лишили консульства. Как Сервий Сульпиций.

Глаза Цицерона лукаво блеснули.

– Интересно, когда я вытащу Мурену из неприятности, насколько весомой окажется его благодарность? Может быть, он преподнесет мне великолепный новый дом?

– Даже не думай об этом, Цицерон! Это Мурена тебе нужен, а не ты – Мурене. Подожди, пока подвернется кто-нибудь в более отчаянном положении, прежде чем требовать такого гонорара.

Цицерон воздержался и не стал намекать Мурене, что ему нужен новый дом. Он защищал будущего консула всего за прелестную небольшую картину, написанную лет двести назад каким-то греком. С жалобами и стенаниями Гортензий все-таки вернулся из Мизены, и Красс вступил в сражение с присущими ему тщательностью и терпением. Они составили триумвират в защите, слишком грозный для огорченного Сервия Сульпиция Руфа, и добились оправдания Мурены, не прибегая даже к подкупу присяжных. У них и в мыслях этого не было – Катон следил за каждым их движением.

«Что еще может случиться после этого?» – думал Цицерон, шагая домой с Форума, чтобы проверить, прислал ли Мурена обещанную картину. Какую хорошую речь он произнес! Последняя речь перед тем, как жюри вынесло свой вердикт. Одним из величайших преимуществ Цицерона была его способность менять тональность своего обращения в соответствии с настроением присяжных, которых большей частью он знал хорошо. К счастью, жюри Мурены состояло из людей, которые не прочь были посмеяться над удачной шуткой. Поэтому свою речь Цицерон щедро уснащал остротами. Он получал большое удовольствие, высмеивая приверженность Катона совершенно непопулярному стоицизму, изобретенному ужасным старым греком Зеноном. Присяжные ловили каждое слово, каждый нюанс. Особенно смешило их блестящее копирование оратором Катона, от голоса и позы до его огромного носа. Но когда Цицерону удалось вывернуться из своей туники, все присяжные попадали на землю от хохота.

– Какой отменный комедиант наш старший консул! – громко крикнул Катон, когда прозвучал приговор ABSOLVO, что заставило жюри смеяться еще громче, радуясь проигрышу Катона.

– Это напоминает мне историю, которую я слышал о пребывании Катона в Сирии после того, как умер его брат Цепион, – сказал Аттик за обедом в тот же вечер.

– Какую историю? – вежливо осведомился Цицерон.

В действительности его не интересовал Катон, но у него имелась причина быть благодарным Аттику, возглавлявшему жюри присяжных.