Женщины Цезаря

Стоявший поблизости в настроении приятного ожидания, Катон почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он был очень рад, что внимание толпы, кипевшей вокруг ростры, переключилось на разгневанного Цезаря. Старший консул приказывал своим ликторам расспросить людей, находившихся поблизости от тюрьмы. К тому времени как кто-либо мог обратиться к Катону с вопросом о том, что он думает о случившемся, признанного оратора и оппозиционера уже не было возле ростры. Он бежал так быстро, что Фавоний не поспевал за ним.

Катон ворвался в дом Бибула. Тот сидел в перистиле – один глаз устремлен на небо, другой косит на посетителей, Метелла Сципиона, Луция Агенобарба и Гая Пизона.

– Как ты посмел, Бибул?! – рявкнул Катон.

Все четверо как один повернулись к вошедшему, разинув рот.

– Что я «посмел»? – удивленно спросил Бибул.

– Убить Веттия!

– Что?!

– Цезарь послал в Лаутумию, чтобы привести Веттия на ростру, а тот уже мертвый. Задушен, Бибул! Зачем? Зачем ты это сделал? Я никогда не согласился бы на убийство, и ты знал, что я никогда не согласился бы на такое! Политическая интрига – это одно, особенно когда она нацелена на такую собаку, как Цезарь! Но убийство беззащитного – это достойно презрения!

Бибул слушал с таким видом, словно вот-вот лишится сознания. Когда Катон замолчал, он, шатаясь, поднялся на ноги, протянув вперед руки:

– Катон, Катон! Неужели ты так плохо меня знаешь? Для чего мне убивать беднягу Веттия? Если я не убил Цезаря, зачем мне вообще убивать кого-либо?

Гнев в серых глазах погас. Катон засомневался в своих подозрениях и протянул Бибулу руку:

– Так это не ты?

– Конечно не я. Я согласен с тобой. Всегда был и всегда буду. Убийство – это омерзительно.

Остальные трое постепенно отходили от шока. Метелл Сципион и Агенобарб собрались вокруг Катона и Бибула, а Гай Пизон откинулся в своем кресле и закрыл глаза.

– А Веттий действительно мертв? – спросил Метелл Сципион.

– Так сказали ликторы Цезаря. Я поверил им.

– Кто? – спросил Агенобарб. – Зачем?

Катон направился к столу, где стояли вино и несколько кубков, и налил себе.

– А я ведь и правда думал, что это ты, Марк Кальпурний, – сказал он и поднес кубок ко рту. – Извини. Я должен был знать, что это не ты.

– Мы знаем, что это не мы, – сказал Агенобарб. – Тогда кто?

– Наверняка Цезарь, – процедил Бибул.

– Для чего ему это? – спросил хмурый Метелл Сципион.

– Даже я не могу тебе этого сказать, Сципион, – ответил Бибул.

Тут его взгляд упал на Гая Пизона, единственного, кто продолжал сидеть. Ужас охватил его. Он шумно перевел дух.

– Пизон! – вдруг вскрикнул он. – Пизон, не может быть, чтобы это сделал ты!

Налитые кровью, глубоко сидящие глаза Гая Пизона презрительно блеснули.

– Бибул, не будь ребенком, – устало проговорил он. – Как вы могли надеяться, что сработает такая чудовищная глупость? Неужели вы с Катоном действительно воображали, что у Веттия хватит мужества и ума осуществить ваш замысел? Да, он ненавидел Цезаря, но он до ужаса его боялся. Вы – непрофессионалы! Полные благородства и высоких идей, плетете заговоры, осуществить которые у вас нет ни таланта, ни хитрости. Иногда меня тошнит от вас обоих!

– Нас от тебя тоже! – заревел Катон, сжав кулаки.

Бибул схватил Катона за руку.

– Не усугубляй положения, Катон, – сказал он. Кожа на его лице посерела. – Наша честь умерла вместе с Веттием, и все из-за этого неблагодарного. – Он выпрямился. – Уходи из моего дома, Пизон, и никогда не появляйся здесь.

Кресло опрокинулось. Гай Пизон переводил взгляд с одного лица на другое, затем нарочно плюнул на булыжники возле ног Катона.

– Веттий был моим клиентом, – сказал он, – и я очень хорошо натаскал его для порученной ему роли! Но не дал ему совета. Отныне сражайтесь без меня. И не пытайтесь обвинить меня, слышите? Услышу хоть одно слово – и дам показания против вас всех!

Катон без сил опустился на камень фонтанного ограждения. Бьющая вверх струя воды играла брызгами на солнце. Капли отражали мириады радуг. Он закрыл лицо руками и, рыдая, стал раскачиваться взад-вперед.

– В следующий раз, когда я увижу Пизона, я раздавлю его! – рассвирепел Агенобарб. – Ничтожество!

– В следующий раз, когда ты увидишь Пизона, ты будешь с ним очень вежлив, – сказал Бибул, вытирая слезы. – О боги, наша честь умерла! Мы даже не можем заставить Пизона заплатить за это. Если мы это сделаем, нам грозит ссылка!

Сенсация, вызванная смертью Луция Веттия, усугублялась ее таинственностью. Жестокое убийство придало убедительности тому, что в любом другом случае могло быть истолковано как фальсификация. Кто-то сговорился убить Помпея Великого. Луций Веттий знал, кем был этот кто-то, и теперь Луций Веттий замолчал навеки. Придя в полный ужас оттого, что Веттий назвал его имя (а также имя его любимого зятя), Цицерон во всем обвинил Цезаря. Многие из мелких boni последовали его примеру. Бибул и Катон не стали комментировать происходящего, а Помпей вообще не знал, что и думать. Логика ясно говорила, что «дело Веттия» не имело под собой никакого основания. Но те, кто был назван, не желали мыслить логически.