Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека

Воспитание себя в нравственном правиле сострадания создает душевную атмосферу для претворения в своей жизни, реализации на практике духовного принципа благодарности – «О чувстве благодарности человека к человеку за взаимное обогащение человеческой природы». «Чувство сострадания должно быть рассматриваемо, во-первых, как частный случай более обширного душевного качества – чувства солидарности и, во-вторых, как наиболее конденсированное выражение этого последнего. <…> Сострадая, человек как бы вызволяет другого из состояния страдания» (Этика. С. 309). Страдания от страданий другого человека, свойственные нравственно образующему себя человеку как сознательному носителю общечеловеческой совести, являются страданиями духовными (нравственными) в отличие от страданий физических и душевных, роднящих человека с животным миром.

Физические и душевные страдания в нравственно образующем себя человеке «имеют верный иммунитет в его совести» (когда человек нередко не ощущает физической боли и душевных страданий, а чаще действует наперекор им ради торжества своей совести), благодаря чему страдания эти не угнетают душу человека и не парализуют его волю, обрекая на пассивность, а напротив, «обостряют ум, закаляют волю, подвигают на активность». Духовные же страдания подобного иммунитета иметь не могут уже потому, «что их источником… является сама совесть, то есть то именно, что составляет источник иммунитета для всех прочих, физических и душевных, страданий». Иммунитет к духовным страданиям «означал бы не силу (как в случае физических и душевных страданий), но именно духовную слабость (так как характеризовал бы ни больше ни меньше, как страшную болезнь, которую можно назвать параличом совести)». Но хотя духовные страдания воспринимаются человеком острее всего, они не только не угнетают его душу, но напротив, «возвышают и облагораживают ее нравственно, делают ее истинно, духовно свободной». Особенность духовных страданий и состоит в том, что они «всегда побуждают к деятельности, к разрешению противоречия между бытием и долженствованием, осознание которого и является первоисточником этих духовных страданий» (Этика. С. 311–312).

Духовные страдания и побуждают человека к принятию всех необходимых мер для оказания помощи другому – постороннему страдающему, а не близкому тебе по крови или дружбе, когда страдаешь опять-таки от несчастья собственного, ибо что такое горе твоих близких, как не твое же? Духовно сострадательными становятся люди, воспитывая себя в духе коллективизма и интернационализма, в духе живой и деятельной отзывчивости к жизни другого человека: сочувствуя ему не только в горе, но и в радости. Ведь радость близка к страданию, имеет с ним общее происхождение: активная по природе душа человеческая, когда сама не действует на что-то, а подвергается воздействию на себя со стороны, испытывает либо страдание, если постороннее действие причиняет ей неудовольствие, либо же радость, если оно ей приятно. И только радость, порождаемая непосредственно деятельностью самой души (а не ее страдательным состоянием), хотя и возникает из острых духовных страданий, доставляет человеку «высочайшее внутреннее удовлетворение, или истинное счастье, как сознание полной реализации своей сокровеннейшей человеческой сущности в добрых делах» (Этика. С. 313). Радость же пассивная, причиненная извне похожа на пассивное же страдание, особенно если вызвана сугубо личными, эгоистическими интересами, когда человек радуется до самозабвения – до потери совести и чести, забывая обо всем на свете грустном (а в этот же момент, где-то невыносимо страдает какая-нибудь безутешная мать, потерявшая свое дитя!) Такая чрезмерная радость есть «нечто отталкивающее, уродливое, коробящее и оскорбляющее совесть». Совесть человека «всегда и неизменно заставляет его помнить, что к его истинному счастью безусловно необходимо счастье всего человечества, каждого в отдельности, без единого изъятия, что, покуда существует хотя один- единственный несчастный на Земле, человек не может почитать себя счастливым и предаваться чрезмерной радости, а разве человечество в каждый данный момент насчитывает одного только несчастного? <…>