Жернова судьбы

– А как я могу утишить эти мысли? Ты знаешь, Пусенька, сколько себя помню, всегда был голоден, и я говорю не о потребности тела, хотя последние месяцы этот голод тоже изнурил меня. Голоден до поддержки отца, которого так и не узнал, до материнской ласки, до книг голоден даже был… до справедливого отношения к себе… А потом пришёл такой голод, который и сравнить-то мне не с чем было, как он меня мучил, всё сердце вызнобил! И ведь до сих пор я не насытился тобой, любушка моя, – Ваня зарылся лицом в её волосы и крепче прижал к себе. – И никогда не смогу, я точно знаю! Но есть ещё один голод, который терзает меня безостановочно, что бы я ни делал, куда бы ни шёл, о чём бы ни думал, – воля! Вот чего я хочу, вот чего жаждет душа моя сверх меры. От барина я сбежал, но куда убежишь от себя? От осознания того, что ты по-прежнему раб в глазах закона и государства? От того, что ты скрылся, оставив беззащитных людей, могущих понести жестокое наказание за твой побег. Когда мы с тобой строили планы, у меня и в мыслях не было, что из-за нас кто-то может пострадать! Я думал только о себе. Но время идёт, и всё чаще приходят мысли, что побег ничего не решил, что я всё равно прикован к этому проклятому столбу, что, возможно, сейчас, когда я лежу, сытый, довольный, в мягкой постели, обнимаю любимую женщину, на которую не имею никаких прав, кто-то там стонет от голода, холода и плетей! И это гнетёт меня… Возможно, я смогу справиться… я должен… мне есть, ради кого, но порой… – Иван замолчал, не находя слов.

– Ванечка, – Пульхерия совершенно растерялась от его слов. – Милый, ты ни перед кем не виноват, это перед тобой виновны все: твой отец, брат и барыня! Почему ты винишь себя во всём?! Не ты закрепостил людей, не ты написал несправедливые законы! Как ты можешь изменить это?! Ты попробовал изменить свою судьбу, и ты смог это сделать! Твой побег может стать примером для твоих друзей, воодушевить их! Не терзай себя, любимый, я не могу видеть твои страдания!

Сказав это, Пульхерия прибегла к лучшему из способов утешения, и хотя бы на время, но он подействовал…

На следующий день семья встречала дорогих гостей – братьев Киндяковых.

– Пётр Васильевич, Павел Васильевич, добро пожаловать! – Михаил Петрович широко раскрыл объятья и почеломкался по очереди с вошедшими военными – сначала со старшим, Петром, полковником, потом с младшим, Павлом, майором.

Братья были похожи: оба высокие, почти одного роста, сухощавые, подтянутые, в лицах было что-то неуловимо восточное – то ли тёмные миндалевидные глаза, то ли крупные, с горбинкой носы, то ли смуглый цвет лица, а скорее всего, всё вместе. Военная выправка, стать, скупая жестикуляция – всё подкупало в них. Глаза, живые и умные, с любопытством остановились на незнакомцах.

Киндяковы сердечно поздоровались с Сергеем Ильичом, поцеловали ручки у Екатерины Ильиничны и Ольги Васильевны.

– Друзья мои, позвольте вам представить наших замечательных новых знакомых! – граф, как истинно светский лев, с удовольствием выполнял роль хозяина дома. – Иван Андреевич Ковалевский и его супруга Пульхерия Ивановна!

Мужчины поздоровались, приложились к руке закрасневшейся Пульхерии.

– Ждёте прибавления? – вежливо спросил старший Киндяков.

– Да, уже довольно скоро, – улыбнулась она.

– Будьте здоровы, и благополучия вам и вашему ребёнку, – полковник тоже улыбнулся и обратился к Ивану. – Чем занимаетесь, Иван Андреевич? Вот Михаил Петрович, к примеру, у нас известный симбирский сибарит, светский лев, вышел в отставку, женился и вкушает плоды счастливой семейной жизни!

Граф захохотал, довольный, и Ваня понял, что у них это было чем-то вроде старинной шутки.

– Род моих занятий весьма странен для дворянина, – сказал он. – Я учительствую у Михаила Петровича и Екатерины Ильиничны.

Киндяков удивлённо поднял брови:

– Вы разорены?

– Там целая печальная история, Петенька, – вмешалась в разговор хозяйка дома. – Но сядемте сначала за стол! Мишель, ты как всегда, – она покачала головой. – Люди с дороги, а ты за разговоры!

– Я?! – воскликнул граф.

– Не переживайте, Екатерина Ильинична, мы люди военные, нас очень сложно уморить, особенно голодом! – пошутил Павел Васильевич.

– В любом случае, пожалуйте в столовую! – настояла Екатерина Ильинична. – Обед ждёт.

За столом завязался непринуждённый разговор. Гости и хозяева обменивались новостями, говорили об общих знакомых, вспоминали разные события из прошлой жизни. Ваня с Пульхерией внимательно слушали, пытаясь понять, какого рода дворяне перед ними.

– Иван Андреевич, простите нижайше за любопытство, но какова же ваша печальная история? – обратился к нему Пётр Васильевич. – Я знаю Михаила Петровича чуть не с первого дня службы, он весьма доверчив…

– Да что ты, брат! – невзирая на субординацию, прервал его младший Киндяков. – Михаил Петрович не просто доверчив, он в пасть льву голову сунет во время поста!

Все засмеялись, граф тоже, он нисколько не обиделся шутке:

– Шутите, шутите, попомните, придёт и моё время! – погрозил пальцем братьям.