Жернова судьбы

Иван посмотрел на паренька: у того в глазах стояли слёзы, он силился что-то сказать синими губами, но не мог выдавить из себя ни слова.

– Всё хорошо, тебя не тронут, – шепнул он ему. – Не боись, паря!

Расправа продолжалась. Перепороли все восемнадцать человек. Больше никто не посмел открыть рот ни в чью защиту, на дворе стояла вязкая тишина, прерываемая лишь хлёсткими ударами розог по голому телу, пыхтеньем уставших палачей да криками и стонами наказуемых.

Ваня ждал. Нервы его тоже были на пределе, он не знал, как ответит его тело на порку, он испытывал слабость во всех членах и молился, чтоб не закричать в голос. Мысль, что придётся прилюдно заголить свой зад, заставляла кровь биться в виски кузнечным молотом.

– Два особо опасных смутьяна – Федотка и Ванька! – выкрикнул Федька. – Приговариваются к наказанию плетью!

Иван вздрогнул. Вот что придумал для него Фёдор! И дядя Федот случайно попал из-за своего упрямства.

– Федоту – десять плетей! – объявил подручный барина.

Клим и Прохор мигом схватили мужика под микитки, сорвали с него одежду, оставив голым по пояс, подтащили к столбу, к которому привязывали коней да другую скотинку, скрутили руки и привязали их к вбитому высоко над головой крюку. Федот почти повис на нём. Федька подошёл к привязанному, помахивая плетью, которая одним видом наводила ужас: у неё было несколько хвостов, каждый из которых заканчивался узлом.

Иван попытался сглотнуть внезапно пересохшим горлом. Савка охнул. Фёдор немного помедлил, встряхивая плетью, словно проветривая её, отвёл руку назад и ударил наотмашь, с умением и силой опытного палача. Мужика мотнуло вперёд, он ударился о столб, рот в чёрной бороде открылся и оттуда вырвался крик, хриплый, беспомощный, болезненный. На белой спине разом вспыхнули несколько кровавых полос. Второй удар безжалостно сорвал кожу с рёбер, третий и четвёртый располосовали плечи, пятый пришёлся на поясницу… Федька порол сноровисто, не оставляя ни клочка целой кожи. Федот кричал, с каждым ударом голос его слабел. После восьмого Федька остановился, стряхнул с плети капли крови и спросил у Федота, тряхнув его за волосы:

– Ну что, может, хватит?!

– Хватит, барин… – простонал мужик.

– То-то же! – удовлетворённо цыкнул Фёдор зубом. – Развяжите его!

Подручные развязали несчастного, подтащили к барину и отпустили. Федот кулём повалился прямо в ноги хозяину, уткнувшись головой в сапоги, и слабо забормотал:

– Милостивец… помилосердуйте…

– Больше не будешь бунтовать? – строго спросил барин.

– Нет, милостивец, не буду…

– Ну, ладно, – Саша потрепал его по волосам. – Иди с Богом.

Федот попытался встать, но не смог. Клим и Прохор опять подхватили его и отволокли в сторону, Савва и ещё один мальчик-конюх помогли встать и накинуть одежду.

– И последний преступник, набравший более двух дюжин провинностей, из которых самые страшные – это вмешательство в правосудие барина и сомнение в правоте барской воли! Ванька-конюх приговаривается к семидесяти пяти ударам плетью!

Дворня охнула. Все видели, что сделали восемь ударов со здоровым мужиком…

– Кроме того, он взял на себя чужую дюжину ударов и за эту выходку смутьян получит ещё дюжину. В целом – сотня!

Иван мысленно попрощался с Пульхерией: он понял, что живым ему из этой передряги не выйти… И надо же было в эту минуту ему поднять глаза и увидеть свою любушку в окне. Она стояла и смотрела на происходящее зверство, по щекам текли слёзы. Сердце Вани сжала ледяная рука, он быстро отвёл взгляд, чтоб не размякнуть, не сломаться.

– Выходи, смутьян!

Иван подошёл к барину.

– Не хочешь ли повиниться? – спросил Саша. – Тогда наказание будет мягче.

– Нет, барин, не в чем мне виниться.

– Ты понимаешь, что можешь не пережить порку?

– Понимаю, барин.

– Встань на колени и признай свою вину!

– Нет, ваша милость… не признаю!

Саша вздохнул:

– Приступайте!

Клим и Прохор развязали парню руки, содрали с него одежду и прикрутили точно так же, как Федота. Иван стоял полуголый у столба, резко и часто дышал, переступал с ноги на ногу, пытаясь собраться и приготовиться к удару; солнышко ласково пригревало плечи, чирикали воробьи, радуясь хорошей погоде, курлыкали толстые голуби.

В музыку зимнего дня резко ворвался свист плети и хлёсткий звук удара. Подготовиться к такому было невозможно. Ване показалось, что его ударил огромной когтистой лапой медведь, который махом вышиб весь воздух из лёгких. Боль была беспощадной, жестокой, не сравнимой ни с чем, что он переносил прежде. Парня кинуло вперёд, он стукнулся о столб, с трудом оторвался от него, утвердился на ногах и с шипением втянул воздух.

Федька с изуверством палача подождал, пока он вдохнёт и нанёс следующий удар, оказавшийся таким же сокрушительным. Из раза в раз он выжидал, пока пленник переведёт дух и понадеется, что может контролировать боль, и тут же вышибал из него слабые ростки надежды. После десятого удара, разозлённый тем, что Иван не кричит, он стряхнул с плети капли густой крови и спросил:

– Не довольно с тебя?!

– Делай… что должен… – прохрипел парень и сплюнул кровь из прокушенной насквозь губы.