Жернова судьбы

Рассвирепевший кат стал наносить удары без передышки, выбивая из Ивана крики, но он молчал, лишь с трудом втягивал воздух и каждый раз упорно вставал на ноги. После тридцати неистовых ударов на спине наказуемого не осталось ни клочка целой кожи, кровь сочилась, ползла, впитываясь в холщовые порты и капая на снег, щедро украшенный алыми брызгами. Парень почти насквозь прокусил щёку, не чувствуя боли, перед глазами мелькали багряные всполохи, голова безвольно запрокидывалась назад, он понимал, что теряет сознание.

– Пятьдесят! – гаркнул ему в ухо Фёдор. Он изрядно устал, запыхался, плечо ломило, рука поднималась с трудом… Стряхнув густую бахрому крови с плети, которая словно стала в несколько раз тяжелее, Федька утёр рукавом пот с лица, размазав по нему брызги Ванькиной крови.

– Воды дайте! – Клим тут же подскочил к нему с ведром. Камердинер всласть напился и сказал:

– Плескани ему в харю!

Ледяная вода с размаху обрушилась на Ивана, перебив дыхание, но быстро приведя в чувство. Пока он, встряхивая головой и отфыркиваясь, облизывал с пересохших губ живительную влагу, Федька неспешно подошёл к нему:

– Я могу иссечь тебя до кости, – тихо сказал он. – И никто… никто тебе не поможет! Моли о пощаде!

Иван мотнул головой, сил отвечать не осталось, он опять начал уплывать в небытие.

– Клим, оживи-ка его святой водицей! – приказал Фёдор, сам отошёл к барину.

Мужичок зачерпнул солёной воды из кадки, в которой отмачивались розги, и щедро плеснул на изувеченную спину пленника. Ваня думал, что больнее уже быть не может… Но заботливый прислужник доказал, что это не так. Ему помстилось, что на спину вылили кипяток, кровь словно взорвалась в голове, бешено застучала в висках, хлынула из носа. Он не смог сдержать крик, который тут же подавил.

– Пусть подождёт, – сказал камердинер барину.

– Не сдаётся? – спросил Саша.

– Не-а! – цыкнул зубом Федька. – Крепкий орешек, однако! – в голосе засквозило удивление.

– Федя, его надо сломать, а не убить! – пальцы барина вцепились в подлокотник кресла. – Он должен умолять о пощаде при всех! Иначе…

– Станет мучеником, – закончил за хозяина камердинер.

Они замолчали.

– Мин херц, – прервал молчание Фёдор, – остаётся последнее средство.

– Пожалуй, – процедил сквозь зубы Саша. – Прикажи Епифану.

– Хорошо, мин херц.

Камердинер не спеша, вразвалочку подошёл к Ивану и рукояткой плети ткнул в изуродованную плоть, парня выгнуло от нового сумасшедшего всполоха боли.

– Уразумей, малый, я с тебя три шкуры сдеру, прежде чем ты сдохнешь! Дурень, попроси прощенья у барина – останешься жив!

– Делай… своё… дело… – просипел Иван.

– Ну, твой выбор, – Фёдор отступил, утвердился на скользком снегу, ухватил правое плечо левой рукой и размахнулся. Сейчас он бил размеренно, с оттяжкой, с каждым ударом во все стороны летела кровь и ошмётки плоти, под ногами у парня натекла целая кровавая лужа, смешавшаяся со снежной слякотью; он месил её лаптями в попытке стоять прямо, но силы были на исходе, колени подгибались, он всё чаще и чаще повисал на связанных руках. Голова безвольно моталась, спутанные волосы закрывали лицо. Кровавые отметины захватывали и предплечья, захлёстывали и грудь.

Один из ударов порвал гайтан, и большой нательный крест упал в кровавую слякоть. К нему тут же метнулся Савка, схватил вместе с промокшей насквозь от крови тесьмой и спрятал за пазуху.

– Барин, может, хватит? Убьёшь парня… – несмело сказал кузнец в полной тишине, раздираемой хлюпающими ударами хлыста, тяжёлым дыханием Федьки да стонами Ивана. Бабы тихонько причитали. Никто не смотрел на происходящее, видеть это было невыносимо. Одна Пульхерия не сводила глаз с любимого, каждый удар отзывался страданием в её сердце, она хотела пройти вместе с ним эту муку и не забыть ничего. Ни единой секундочки!

– А ты что, хочешь за него встать?! – грозно спросил хозяин. – Нет? Тогда молчи, холоп! В следующий раз сам там будешь!

Крепостной замолчал, потупив взгляд. Пришедший в себя Федот плакал, не стесняясь, глядя на парня, покрытого кровью с головы до пят. Со спины, превратившейся в кровавое месиво, свисали лохмотья кожи, плеть раз за разом впивалась в кровоточащую плоть. Ванька уже не вздрагивал, обмякнув на верёвках, голова его свесилась набок, изо рта текла кровь.

– Не жилец! – отчётливо сказал кто-то из слуг.

– Сотня! – тяжело выдохнул Фёдор.

Барин встал с кресла и подошёл к своему сводному брату, которого по его приказу истязали до смерти.

– Приведи его в чувство, – приказал подручному.

Федька приподнял голову непокорного за волосы и несколько раз ударил по лицу:

– Приди в себя! Барин хочет с тобой говорить!

Иван приоткрыл глаза; расфокусированные болью и ничего не видящие, они были обращены внутрь его исстрадавшегося сознания.

– Смотри на меня! Смотри! – гневно сказал Саша.

Иван, изнемогая от муки, сквозь пелену видел лицо своего хозяина белым пятном.

– Я твой господин, – сказал Саша, – хозяин твоей жизни и смерти. Ты понимаешь это?

– Да… – выдохнул Ванька.

– Ты понимаешь, что ты моя собственность?

– Тела… но не души… – упрямо прохрипел парень.