Жернова судьбы

– И тело, и душа твоя принадлежат мне!! – в неистовом бессилии сверкнули глаза барина. – Чтоб ты покрепче это запомнил, приступай, Фёдор!

Подбежавшие подельники отвязали Ивана и держали его, чтоб не упал. Федька отошёл и через некоторое время вернулся, неся причудливое изделие на длинной рукоятке с вензелем на конце. Железо, из которого было сделано это орудие, ярко сияло в потихоньку подступавших сумерках. Кто-то из баб ахнул. Федька плотоядно улыбался.

– Сей предмет, – громко сказал барин, – это клеймо с моими инициалами: А – Александр, З – Зарецкий! Отныне, если какой раб забудет, где его место, будет бит плетьми и клеймён для лучшей памяти! Смотрите и запомните это!

Раскалённое железо, омерзительно шипя, впилось в человеческую плоть, Иван взвыл и рухнул без сознания в кровавую мокреть прямо к ногам барина. Со стороны всё выглядело так, как нужно было режиссёрам этого спектакля: усмирённый раб умоляет о пощаде своего хозяина.

– Отнесите его на конюшню, – приказал барин, – даю неделю. Если оклемается – хорошо, сдохнет – туда ему и дорога!

– Александр Андреич! – подбежала испуганная Палаша. – Лекаря надо, барыня в обморок упала!

Пульхерия, не вынесшая зрелища клеймения любимого, лишилась чувств вместе с ним.

– Где я? – первое, что спросил Иван, придя в себя.

– Ты на конюшне, Ванятка! – обрадованно воскликнул Савка. – Пить хочешь?

– Пить… – парень пошевелил распухшим языком. – Да, хочу…

Отрок поднёс к его рту кружку с водой. Глотать было трудно, но выпив животворную влагу, он почувствовал себя немного лучше.

– Сколь времени? – не закончил вопрос, уронив голову на подушку.

– Без памяти ты был почти сутки, сейчас полдень третьего января.

– Ясно… Что там?

– Со спиной? – отрок отвёл глаза. – Бабушка Мирониха говорит, всё заживёт.

– Совсем плохо? Не ври мне…

– Ваня, там живого места нет. Пока ты в беспамятстве был, барыня прислала крепкого вина, корпию на повязки, холстину чистую, бабка Мирониха и Дуня вином все… всю спину протёрли, кровь смыли, мазью с календулой да лопухом намазали. Ты лежи, не шевелись. Барин неделю дал отлежаться.

– Благодетель… – хмыкнул Ванька, вспомнив белые от бешенства глаза Саши. – А что барыня?

– В обморок упала, когда тебя… когда тебе…

– Что мне?

– Клеймо поставили, – упавшим голосом пробормотал парнишка.

– Ах, да… – жгучая боль в плече, слепящая вспышка перед глазами было последним, что помнил Иван. Он посмотрел: на предплечье была аккуратная повязка.

– Барыне потом лекаря позвали, он велел ей лежать.

– А ты почём знаешь?

– Так Палаша всё время приходит справляться о тебе, она и рассказала. Пульхерия Ивановна бульон прислала, чтоб ты поел… Хочешь, Ванятка?

Есть не хотелось. Хотелось встать. Иван попытался подняться, но спина отозвалась такой пульсирующей болью, что он тут же повалился обратно.

– Лежи! – испуганно воскликнул Савка. – Не шевелись, а то вовек не заживёт!

Дрова в печи потрескивали, ему было тепло и очень уютно, спину саднило, но если не шевелиться, то терпеть можно, поэтому Ванька устроил голову поудобнее и опять провалился в забытье.

Снова он очнулся от боли. Кто-то немилосердно ткнул его в израненную спину. Иван застонал и приоткрыл глаза: прямо перед ним были две пары мужских ног.

– Смотри-ка, жив! – раздался голос барина.

– Мин херц, эти твари живучие, как черти! Вольный человек давно бы Богу душу отдал, а эти! – его опять ткнули.

– Ну что, пёс, понял, где твоё место? – Ванька почёл за благо притвориться бесчувственным, глаза не открыл и не пошевелился.

– Ладно, жив – и хорошо, у меня на него ещё планы, – сказал барин. – Пойдём отсюда, смердит, как в *…пе у дьявола!

Когда они ушли, из-за печки выполз Савка.

– Как ты, Ваня? Больно тебе? – прошептал он. – У, ироды, креста на них нет! – погрозил он кулаком.

Ване стало смешно, он даже хмыкнул пару раз:

– Ты, гляжу, осмелел, таракан запечный…

– Ванятка, ты прости меня! – присел мальчишка рядышком, заглядывая другу в глаза.

– За что?

– Да ведь ежели б ты за меня наказание не принял, на две дюжины плетей бы меньше получил, – в голосе Савки зазвенели слёзы.

– Эх, Савва… это всё равно… барин взъелся на меня… всё равно бы сотню отмерил… не переживай попусту.

– В другой раз так не делай, я сам всё стерплю! – храбро сказал отрок.

– Хорошо, – покладисто согласился Иван. – Сам так сам.

Их солидную мужскую беседу прервала открывшаяся дверь: в барак зашли Дунька и бабка Мирониха.

– Что, сынок, очнулся, мой болезный? – лаково запела старушка. – Славный мой, сейчас потерпишь немного, а я тебе отварчику принесла. Дуня, напои его!

Ласковые девичьи руки поднесли чашу с отваром и заставили выпить всё, как больной ни сопротивлялся едкой горечи. Желудок его жалобно заурчал.

– О! – обрадовалась бабка. – Живот еды требует! Это дело у нас на поправку поворотило! Сейчас мы с Дуней раны твои посмотрим, а потом поешь – и спать.

Она откинула ворох тёплого мягкого тряпья, которым был укрыт парень, бережно и ловко стала снимать повязки и проверять, не гноятся ли раны.

– Дуня, видишь, сукровица сочится, надо просушить да снова мазью намазать, она и лечит, и боль утоляет.