Жернова судьбы

– А выражение такое слыхал ли: затишье перед бурей?

– Нет, не слыхал. А что оно значит?

– Плохо это. Замышляет он что-то, помяни моё слово! Ну, давай спать, – Иван повернулся на бок и почти сразу уснул.

Если Ваня спал крепко и без сновидений, то Пульхерия страдала бессонницей. Шёл уже пятый месяц её беременности, утренняя немочь прошла, она округлилась, похорошела, стала чувствовать лёгкие, трепетные движения ребёночка во чреве…радоваться бы… но тот ужас и безысходность, которые она пережила во время избиения Ивана, казалось, намертво вцепились в её душу. Она была, что называется, на взводе, пугалась любого шороха, любого неожиданного известия, в страхе оглядывалась на дверь, прикрывая руками живот. Каждую ночь ей снился один и тот же сон: калёное железо с омерзительным шипением впивается в беззащитную плоть. Спать она стала совсем мало. Саша пригласил лекаря, и тот прописал мягкое снотворное, прогулки на свежем воздухе, хорошее питание и поменьше волнений – и всё должно пройти – уверил он.

И действительно, после того как Пульхерия стала выходить из дома, настроение её улучшилось: хоть в оранжерее записок не было, но ей часто удавалось увидеть Ивана, как он расчищал дорожку, снаряжал тройку для барина, спешил за водой для лошадей или вывозил грязную подстилку. Девушка видела, как он двигается, и понимала, что любимый идёт на поправку. Иногда он взглядывал на неё, но тут же склонялся в поклоне и не поднимал головы, пока она не уходила. Предосторожность была далеко не лишней: Епифан неотлучно находился рядом, один неосторожный взгляд мог оказаться для парня роковым.

Иногда Пульхерия заворачивала на двор, где проходил домашний суд, и смотрела на столб, рядом с которым истязали её любимого… К счастью, снег плотно укрыл и спрятал все следы кровавых деяний мужа, но перед мысленным взором девицы они стояли как прежде. Это зрелище напоминало ей, что ничего не закончилось, что побег просто отложен и кто-то из них должен снова завести об этом разговор и придумать план. Верительная грамота на имя Ковалевского Ивана Андреевича с родовой печатью семейства Ковалевских была ей спроворена, небольшие деньги взяты у дяди с тётей, даже свои драгоценности она привезла из дома. Всё это было тщательно завёрнуто и спрятано в оранжерее же, в одном из горшков с лимонным деревом, которые она также привезла от опекунов.

Самой себе Пульхерия напоминала натянутую струну: ещё чуть-чуть подкрутить колок – и она лопнет. Не давал ей покоя и разговор, который она подслушала у покоев барыни: девушка всё думала, как вынудить мужа рассказать ей об этом и, возможно, потребовать исполнения предсмертной воли Елизаветы Владимировны. Но дальше размышлений дело не шло: она не могла придумать, как начать беседу, не вызывая подозрений. А что муж даже не собирается предоставить вольную своему брату, она давно поняла: уж очень нутро его было тёмным, не способен был Саша на благородные поступки. Вообще понятия благородства и чести абсолютно не вязались в её представлении с обликом супруга, зато страсть к изуверским деяниям изливалась из него гнусным потоком.

Когда по вечерам Пульхерия обращалась к Богу, она молилась за здоровье и долголетие всех родных и близких. Мужа в молитвах не упоминала, но и зла ему не выпрашивала, решив, что такого мерзкого человека Господь обязательно накажет. Ещё просила, чтоб ребёночка воспитал его родной отец, достойный и благородный человек, которого Богу надо обязательно освободить из-под власти помещика-самодура.

– Господи! Помоги, подскажи ему путь! А я помогу ему! – так изо дня в день молилась Пульхерия, страстно надеясь, что её молитва будет услышана.

***

На последней неделе января поехали большим поездом в деревню Перевицкий Торжок, где каждую субботу начинались большие ярмарки из разных городов России. Торговали и хлебом, и зерном, и скотом, и тканями, и всем, что крестьяне выделывали зимними вечерами или уходя на оброк: прялками, санями, глиняной посудой, гребнями, бочками, разнообразнейшим инструментом, столярными изделиями, пуговицами, шляпами… Сложно перечислить товары, которые можно было купить на этой ярмарке. А ещё множество рядов со сластями и прочей снедью, книжные лавки, балаганы, питейные заведения… Это не просто торги, но и развлечение!

Понятно, что поехать на ярмарку хотелось всем, а уж особенно молодым парням и девкам: и силой помериться можно, и покрасоваться есть перед кем, да и денежку потратить, если она завелась. Возглавлять обоз пришлось Парфёну. В силу почтенного возраста он охотно перепоручил бы эту обязанность тому, кого ранее готовил себе в преемники, но воля барина – отправился сам. Ванька тоже был при деле: перегонял излишки скота на продажу. Савва ему помогал. Для парнишки поездка на ярмарку была сродни путешествию в другую страну: кроме своей деревеньки Радеево он нигде не бывал, потому от радости прямо сиял.