Жернова судьбы

«К чему можно призвать забитых, тёмных крепостных, – сдвинув брови, думал он. – Не так давно я сам ползал у ног барского прихвостня, моля о пощаде… Разве может мужик встать с колен и пойти с дубиной, как Ванька Рататуй, на помещика? Особенно после кровавой расправы с бунтом Пугачёва…» Вспомнил Савку, который розги как огня боялся, и усмехнулся: «Ну и что с ними навоюешь? Емельян сумел поднять крестьян на восстание, выдав себя за Петра Третьего, да и сподвижники у него были беглые каторжане да казаки, народ отчаянный… А тут какой-то скоморох с куклой и кузнец Нефёд из Углича. Как они могут изменить мысли крестьян?» – Иван вздохнул.

– Ванятка, ты что? – обеспокоился Савка. – Всё молчишь да молчишь… Что плохое тебе скоморох сказал?

– Нет, Савва, я думаю, как нам завтра гостинцы купить да домой поехать с прибылью.

***

– Дядя Федот, а это кто такие? – Савва с удивлением смотрел на стайку незнакомых девушек, перебегавших от людской бани к господскому дому.

– Тьфу! – конюх с досады плюнул и перекрестился. – Это, сынок, и назвать не знаю как! Срамота, одним словом!

– Сенные девушки барыни? – продолжал выспрашивать парнишка.–Так у неё же Палаша…

– Если бы… Это, Савва, ха… харем нашего барина! – Федот с раздражением отвернулся от него и буркнул. – И не спрашивай меня больше об этом непотребстве, у меня ажно всё горит в нутрях!

– Ладно, – Савка замолчал и продолжил чистить конюшни, но непонятное слово и поведение старого конюха только разожгли любопытство.

– Ванятка, а что такое харем? – тихонько спросил он у друга, когда они улеглись спать.

– Харем? – удивился Иван. – А где ты это слово услышал?

– Дядька Федот сказал. Ты девушек видал? Новых? Ну тех, что во дворе и не показываются, всё в доме сидят.

Иван с трудом его понимал. Быстроглазый Савка в момент углядел незнакомые лица, а ему, загруженному работой и с ног падавшему от усталости, и голову-то некогда было поднять.

– Я, Савва, ничего не вижу, – мрачно сказал он. – Совсем скотиной стал… Скоро вместо лица рыло будет… Какие девушки?

– Не наши, незнакомые, – заторопился мальчишка. – Их немного, может, полдюжины, живут в господском доме, во двор не выходят.

– А как же ты их углядел?

– Из бани бежали! Розовые, хорошенькие! Дядя Федот сказал, что это харем барина.

– Дядь Федот! – возвысил голос Иван. – А дядь Федот!

– Что не спишь, оглашенный? – проворчал конюх

– Что ты про гарем говорил?

– Тьфу! – плюнул старик. – И ты туда же! Спи, парень!

– Нет уж, сказал аз, говори буки! – не отставал Ваня.

Лавка заскрипела, Федот закряхтел и откинул тулуп.

– Что пристал как банный лист! – с раздражением сказал он. – Пока вы на ярмарке были, барин и эти его… поехали по деревням и набрали там девок помоложе да покрасивше. Сказали, для тиятру что ли… Но пока никакого тиятру нет. А другое вот есть! Срамота одна! Барыню жалко, Пульхерию Ивановну, ей родить скоро, а барин измывается над ей хуже, чем над нами… Разбередил ты меня, Ванька, неслух, совсем я сна лишился! – Федот встал и пошёл во двор, ворча под нос.

– Вон ты что придумал, братец, – прошептал Иван. – Одалисок завёл при живой-то жене…

– Ваня, так что это такое?! – неуёмный отрок таращился на друга, аж глаза в темноте горели.

– Ох, Савва, – вздохнул парень. – Для блуда он этих девушек привёз, понял? Услаждать они его будут… без венчания, без родительского благословления… пока не надоедят…

Савка замолчал, а Иван почувствовал, что у него, как у Федота, сон как рукой сняло. «Бежать надо, – подумал он. – Больше пути-дороги я не вижу. Пусть уж лучше смерть или каторга, чем такая жизнь…»

Но принять решение легко, а как осуществить его? Предыдущий план был насколько хорош, но судьбе, видать, неугодно было, чтоб они сбежали. А ныне возможность для побега вообще разглядеть было нельзя: и положение Ивана было хуже некуда, и Пульхерия в тягости… холод, мороз – без кибитки никак… что делать?! Невесёлые мысли не давали уснуть, истощали мозг, лишали сил…

На следующий день, когда он помогал в свинарнике выгребать навоз, к нему подошёл Фёдор:

– Иди к барину, требует тебя. Сей секунд!

Иван отложил вилы, вылез из грязных сапог, ополоснул в лохани руки и лицо и предстал пред светлыми очами сводного брата.

– Ну, как поживаешь? – Саша был весел, лучезарно улыбался, поглаживая Ласку, любимую борзую, исправно приносившую породистый приплод. – Всем ли доволен?

– Благодарствую, Александр Андреевич, жаловаться не на что.

– Ну, ещё бы! – Саша фыркнул. – Вы тут у меня как у Христа за пазухой устроились! Жаловаться бы посмели!

– Не подумавши брякнул, барин, – угрюмо ответил Иван.

– А что невесёлый какой? – насмешливо спросил хозяин. – И почему такая вонь?!

Он закрыл нос батистовым надушенным платочком и замахал ладонью, отгоняя неприятные запахи.

– А это он в свинарнике возился, мин херц, – оскалился Фёдор, стоявший за креслом хозяина и до того не проронивший ни слова. – Навоз свиной выгребал. Вот и смердит от него, как от свиньи! Вся рожа в навозе!

– Погоди-ка! – удивился Саша. – Ты же при конюшне?

– Да, барин.