Жернова судьбы

– Я это, Александр Андреич, – лицо было хмурым, брови насуплены, но взгляд он по-прежнему не отводил.

– Человек, говоришь, рождённый… – барин хмыкнул. – Ребята, покажите-ка, какой он человек, покрестите живой водицей! Пусть все полюбуются!

Четверо прихвостней опять загоготали, столпились вокруг Савки, который затравленно смотрел на них, развязали мотни и помочились на мальчишку, щедро поливая вонючей жидкостью с головы до пят. Опорожнившись, так же посмеиваясь, оправились и отошли за барское кресло, кроме Федьки, который стал рядом с господином, испепеляя Ивана взглядом. Мёртвая тишина наступила, только всхлипывал Савва, утирая мокрое лицо мокрым рукавом. От него поднимался пар…

– И не стыдно тебе, Александр Андреич? – тихо спросил Иван.

– Что ты сказал?! Стыдно? Мне?!! – Саша поднялся с кресла и отпихнул Савку ногой. – Я твой хозяин, холоп! Всё, что я делаю, – во благо мне и моим крестьянам! Если я учу вас уму-разуму – должны ноги мне целовать и благодарить за науку!!! – он медленно шагал, пока не подошёл к Ивану вплотную. – Я ещё по-божески вас учу! В соседнем поместье барин каждый день крестьян порет! И они благодарны ему! Потому как барин – отец родной, и всё, что он ни сделает, есть хорошо!! – выкрикнул прямо в лицо Ивану, обрызгав его слюной.

Парень утёрся рукавом.

– Так что, – продолжил Саша, подойдя к Савке, – целуй ноги, щенок, да благодари за науку! Тогда, может, оставлю тебя жить! Ну!! – топнул каблуком.

Отрок, промёрзший до костей, в оледеневшей рубахе, уже ничего не соображал и хотел только одного – в тепло, к печке. Он склонился к сапогам своего господина, чтобы выполнить приказ и, наконец, убраться с мороза в избу, но Иван остановил его:

– Савва не надо, не унижайся! Ты не должен этого делать. Никто не должен, – голос его был тих и спокоен, но эти слова услышали все, даже Пульхерия.

Сердце её ухнуло вниз.

– Не стерпел! – прошептали побелевшие губы. Но девушка не упала в обморок, нет! Она приготовилась действовать, как бы ни разворачивались события.

Барин всем телом повернулся к дерзкому. Холуи подтянулись поближе к своему господину. Иван не двинулся с места.

– Я правильно услышал? Ты распоряжаешься моим рабом? – прошипел Саша.

– Он не твой раб. Савва, иди в тепло!

Мальчишка, обалдевший от всего происходившего, вскочил, подтянул порты на саднившую задницу и умчался во всю прыть. Никто не обратил на него внимания, все взгляды были прикованы к барину и слуге.

– Он мой раб, со всеми потрохами, – с оттяжкой произнёс Саша, глядя в упор на брата. – И ты тоже! Твоя жизнь принадлежит мне: захочу, – он сжал пальцы в кулак перед лицом Ивана, так что кости хрустнули, – в порошок сотру!! И мокрого места от тебя не останется! Помни об этом, раб подмётный!

– Я и не забывал, – ответил Иван, улыбнувшись. – А вот ты, барин, видать, забыл, что все под Богом ходим? И раб я только Божий, боле – ничей!

Резкий звук пощёчины взорвал тишину. Ванина голова мотнулась, на левой щеке вспухло красное пятно, он отступил, сохранив равновесие, потом шагнул вперёд, взглянул на сводного брата, и… костистый мужицкий кулак врезался в изнеженный дворянский нос. Дворня ахнула единым человеком и застыла в испуге. Послышался хруст. Александр Андреевич упал, покатившись кубарем и зажимая рукой лицо. Алая кровь плеснула на шубу и на снег. Пульхерия вскрикнула и метнулась в глубь комнаты. Федька кинулся к хозяину:

– Мин херц! Ты в порядке?! – потом хищно обернулся к Ивану. – Ах ты, сволочь!!

Рука его потянула плеть.

– Да я тебя!!

– Ну что ты, Федя? – как-то даже устало сказал Иван. – Что ты мне сделаешь? Бить будешь? Убьёшь?

– Я тебя, гад, на куски порежу! – Федька, бешено вращая глазами, уже занёс для удара руку с плетью. – Забыл, как у столба подыхал?! Насмерть запорю!!!

– Федя, погоди! – прогнусавил Саша. Клим с Прохором помогли ему подняться и сесть в кресло. – Епифан! Веди девку сюда!

Послышался женский вскрик, который тут же стих, и Епифан выволок за косу Лизу, младшую дочку Парфёна Пантелеймоныча.

– Лизавета Парфёновна… – с охолонувшим сердцем пробормотал Ваня.

Тугая девичья коса была растрёпана, в волосы, которые прежде с нежностью и любовью гладили лишь матушка и батюшка, вцепилась грязная мужицкая лапа. В огромных голубых глазах девушки застыл смертный ужас. Она увидела среди всей толпы знакомое лицо и истерически взвизгнула:

– Ваня, Ванечка!!

– Лизавета Парфёновна, не бойтесь! – крикнул он. – Не бойтесь! Всё будет хорошо!

– Да что ты?! – злобно прогнусавил Саша. – Всё будет хорошо, гля-ка! – он махнул рукой Епифану, тот швырнул девушку прямо ему в ноги.

– У, какая красоточка! – склонился к ней барин. – Верно говорили, что у Парфёна дочки одна краше другой. Да только все замужем, кроме этой, – он ущипнул Лизу за щёку, она отшатнулась. Это взбесило и так распалённого до предела помещика, и он отвесил ей звонкую оплеуху. – Сиди спокойно, дрянь!

– Александр Андреич, ваша милость, – начал Иван.

– Вон ты как запел? Ваша милость? – съязвил Саша. – Подь сюда!

Иван подошёл. Федька напрягся, Клим и Прохор придвинулись ближе.

– На колени!