Жернова судьбы

Савка, ополоснувшийся и переодевшийся в сухое, примчался как раз на женский крик. Сейчас он опять видел своего друга в безвыходном положении.

В окне снова показалась Пульхерия, Палаша выглядывала из-за её плеча. Девушки переговаривались.

– Вот теперь говори, – милостиво разрешил барин.

– Александр Андреич, отпусти Лизавету Парфёновну, пусть она к отцу и матушке идёт. Прошу вас.

– Плохо просишь, – ухмыльнулся Саша. – Что ты там говорил? Никто не должен унижаться? Ну-ка, поглядим, как этот «никто», – он покривил рот, – будет у моих ног ползать! – и он вытянул ноги в красных с мехом сапогах.

Федька ухмыльнулся. Всё шло даже интереснее, чем они с барином придумали. Подумаешь, мин херцу досталось кулаком! Переживёт! Зато сейчас они упьются зрелищем, как этот бунтарь доморощенный будет в ногах валяться, упрашивая за девку, которую они потом всё равно оприходуют, а с Ваньки шкуру спустят живьём. Всерьёз. Но Иван что-то не спешил исполнять приказ. Он улыбнулся, стоя на коленях:

– Ведь опять обманешь, брат? Пообещаешь – и в кусты?

– Брат? – прошептала Лиза, глядя на Ивана.

– Мин херц, что он говорит? Брат?! – Федькины глаза стали ещё чернее.

– Да, Федя, я старший брат Александра Андреича, о том барыня покойная рассказала и вольную мою приложила. А Александр Андреич последнюю волю матушки не исполнил, потому как трус и бесчестный человек, – сказал Иван, как припечатал.

– Мин херц?!

– Федя, это так, – нехотя сказал Саша. – Мой сводный брат по отцу. С ним я должен поделиться наследством, прислушиваться к его советам, и всё только потому, что моему покойному батюшке приспичило перепихнуться с крепостной девкой. А родители были такими совестливыми, что оставили этого ублюдка в имении, а не утопили, как паршивого щенка!

– Мин херц, что за чушь! – воскликнул Федька. – Вон помещик Ахтубеев, получив в наследство разорённое поместье, поимел всех девок, и сейчас у него полно крепостных мужиков народилось! Что ж их всех, сыновьями считать?!

– Вопрос благородства, – сказал Иван.

– Ты что возомнил о себе, скот? – с еле сдерживаемой ненавистью прошипел Фёдор. – Что будешь равным барину??

– Я уже равен ему, потому что человек, – спокойно ответил он. – Отпусти Лизу, Александр Андреич. Прямо сейчас, как требует честь. Я в твоей воле.

Саша смотрел на коленопреклонённого брата и понимал, что умолять он его не будет, пощады просить не будет, что думает о нём как о подлом и трусливом человеке, недостойном памяти своих родителей. И вроде бы ему должно быть всё равно, что думает о нём какой-то холоп, ан нет… не всё равно!

– Отпустите девушку, – велел.

– Мин херц?? – не понял Федька.

– Пусть идёт! – приказал жёстче. – Он же здесь! – мотнул головой на парня.

– Лиза, идите, – негромко сказал Ваня. – Савва вас отведёт. Савва! – возвысил голос.

Савка подскочил, без слов поняв, что нужно делать. Помог девушке встать, накинул на голову платок и повёл к выходу из поместья, где уже ждали перепуганные мать с отцом, не понявшие, зачем их дочке надо было срочно из родного дома мчаться в имение. Увидев свою кровинушку в растрёпанном виде, мать зарыдала и запричитала, Парфён же нахмурился и, тяжело ступая, направился к молодому хозяину за объяснениями.

– Мать, поезжайте домой, меня не ждите. Не знаю, когда вернусь, – сурово велел он.

Тем временем барин приказал разогнать дворовых. Суд завершился. Те, кому не досталось в этот раз горячих, обрадовались, но потом подумали, что раз у писаря в книжке всё записано, значит, в следующую субботу будет ещё хуже.

Барин продолжал сидеть и думать, Иван стоял перед ним на коленях, Пульхерия наблюдала в окно, Савва и немногие из дворни смотрели издалека. Неторопливо подошёл Парфён. Оглядел всех:

– Поздорову тебе, барин Александр Андреевич, и вам, люди добрые! – подождал ответа. – А не поведаете ли вы, Александр Андреевич, мне, сирому и убогому, что тут происходит и в чём моя доченька провинилась, что вы её в таком виде домой отправили??

– Ты рот-то на барина не разевай! – влез Федька.

Но Парфён посмотрел на него, буквально придавив взглядом, и камердинер смолк.

– Я вас спрашиваю, барин! – в голосе зазвучала угроза. – Что сие значит??

– Ты кто такой, чтоб со мной так разговаривать?! – взъерепенился Саша. – Со своим барином?!

– Кто я такой, я знаю! – Парфён вытащил из-за пазухи бумагу и потряс ею в воздухе. – Согласно этому документу от первого января тысяча семьсот шестьдесят третьего года я и моя семья – свободные люди! Подписано вашими покойными родителями! – он сунул вольную Саше, и тот стал изучать её остекленевшими глазами.

– Я работал на ваших родителей исключительно из глубокого чувства уважения к ним, к их благородству, честности и порядочности. То была моя добрая воля! Но ты, Александр Андреевич, гнилой плод на этом благородном древе! Моя служба здесь окончена раз и навсегда! А этот достойный юноша, которого твой холуй чуть не убил, – Парфён метнул тяжёлый взгляд в Федьку, и тот даже отступил назад, – истинный сын своего отца! И если в тебе осталась хоть капля благородства, ты немедленно дашь ему вольную и уравняешь в правах!