Жернова судьбы

Окончив речь, Парфён Пантелеймонович повернулся и сказал напоследок:

– Я приведу в порядок дела и передам их тебе…барин. И на этом – всё!

Он ушёл. Никто больше не сказал ни слова.

– Что с ним будем делать? – нарушил молчание Фёдор, кивнув в сторону Ивана. Но Саша внезапно потерял интерес к происходящему:

– А что с ним делать? Пусть идёт.

– Мин херц, ты что?! Это ж бунт! А ты отпускаешь?! Сбежит!

– Не сбежит! – проницательно глянул на Ваньку барин. – Человек чести перед нами. Он в моей воле, так… брат?

– Так, брат, – подтвердил Иван.

– Тогда пошёл вон, холоп! Лошади заждались, поди! – последовал приказ.

Иван встал с колен и отправился в конюшню, понимая, что сам себя загнал в ловушку.

– Ваня! О чём ты говоришь?! Какое слово?! – отчаянно шептала Пульхерия.

После того как завершился мучительно долгий день и муженёк со товарищи напились и уснули, далеко за полночь она вызвала Ивана на свидание. Сама пошла в барак, разбудила Савку, который спал ближе всех конюхов к двери, и попросила его вызвать Ваню. Ванька выскочил через секунду, увидел любимую, схватил в охапку, расцеловал и увлёк в конюшню, в дальнее стойло, чтоб никто не услышал и не помешал. Внутри было темно, но тепло, пахло конским потом, лошади сыто всхрапывали во сне, в животах у них ворчало и булькало.

– Слово чести, Пусенька! Ты-то должна меня понять! – пытался растолковать Иван, но упрямая девушка не сдавалась:

– Ванечка! Слово чести имеет вес для людей чести! А ты кому его дал?! Подлейшему в мире человеку и его псам цепным?! Одумайся, умоляю тебя!

– Пусенька, у тебя глаза в темноте светятся, как звёзды небесные… – Иван привлёк к себе девушку и начал целовать. – Я так соскучился… ты рядом, а я дотронуться до тебя не могу… и смотреть не смею…

– А я как измучилась, Иванушка, любимый мой! – голос Пульхерии зазвенел слезами. – Жить с этим иродом да слушать их разговоры пьяные… а теперь ещё девок крепостных целый дом, и они с ними развлекаются! Им нравится, представляешь?? Смеются, кричат… Фу! Одна радость – ребёночек наш! – девушка прижала его ладони к животу, и они замерли, прислушиваясь, ворохнётся ли маленькая жизнь или нет. – Ванечка, суженый мой, вот ради кого нам бежать надо! Только это имеет значение, только это важно! Как мне тебе втолковать?!

– Любушка моя! Я на всё готов ради тебя и ради ребёночка! Только как ты-то на меня смотреть будешь, ежели я сам поступлю, как… не знаю… как подлец? Ведь я при всех слово дал…

– Ванечка, – Пульхерия почти отчаялась. – Лучше подумай обо мне. То ты не мог доверие барыни обмануть, теперь слово какое-то выдумал, даденное её никчемушному сыночку, трусу и обманщику! А я как же? Слово, данное мне, ничего не стоит?! Ты решился бежать, Ванечка, я с тобой хоть на край света! Но оставаться нельзя! Он тебя со свету сживёт, а следом за тобой и я в могилу сойду… и ребёнок наш…

– Не говори так! – испугался Иван и крепче прижал любимую к себе. – Не говори больше ни слова о смерти! Ты права, наш младенчик – вот самое важное, что у нас есть!

Договорившись про завтрашний день, влюблённые больше не поминали о побеге. Они вообще больше не говорили… Миловались, покуда не прокричали третьи петухи. Тогда Пульхерия осторожно выскользнула из конюшни и побежала в дом, а Иван в барак не пошёл, все равно уже скоро вставать. Улёгся на охапку сена и задремал. На его сонном лице бродила улыбка, снилась ему Пусенька и розовощёкий белоголовый малыш в льняной рубашонке…

***

– Ваня, барин требует, поди скорей! – Сенька-казачок пританцовывал на месте в нетерпении.

Иван, насыпавший корм лошадям, искоса поглядел на него:

– Погоди, вот корм задам – и пойду. Иди пока.

– Нет, Ваня, прямо сейчас пойдем, а то мне влетит, за то что не привёл тебя! – взмолился Сенька.

– Ванятка, иди, я справлюсь! – почёсывая зад, сказал Савва.

– Ладно. Ты, главное, Савва, задом к ним не поворачивайся, чтоб не брыкнули ненароком, а то у бабушки Миронихи никаких мазей не хватит на твою *…пу! – хохотнул Иван и выскочил из конюшни, прежде чем парнишка успел обидеться. Но тут же его настроение испортилось: через двор перебегала стайка девушек в сопровождении Епифана.

– В баню побегли, – Сенька завистливо проводил их взглядом. – Вот бы хоть одним глазком увидать, как они там… моются!

– Мал ещё! – Иван ласково взъерошил мальцу рыжие вихры. – Да и девицы эти не те, на которых нужно смотреть. Ты, паря, хороший, честный, тебе и девицу такую же надо, а эти…

– Что эти, Ваня? – жадно спросил мальчишка.

– Погубленные души… – вздохнул парень.

– А ведь барин с ими тоже в баню ходит… Они его там мылят и вениками хлещут. Епифан сказывал.

– Ты поменьше Епифана слушай, а то уши-то развесишь, а он и рад… Пришли, докладывай.

Сенька шмыгнул внутрь, потом выскочил и велел Ивану заходить.

Барин сидел за столом, на лице его красовался синяк, замазанный и припудренный, но хорошо различимый. Ванька украдкой глянул на правую руку: две сбитые костяшки прекрасно помнили столкновение с хозяйским носом.

– Звали, барин? Доброго утра вам, – поприветствовал Александра Андреича.

– Да, звал. Хочу с тобой посоветоваться.

– Посоветоваться?