Жернова судьбы

– Если… если вы её спасёте… – с трудом проговорил сквозь рыдания. – Я за вас вечно… буду Бога молить… Можете просить у меня что угодно, граф, любую службу… всё выполню… вы и супруга ваша… – он не смог продолжать, плечи его затряслись ещё сильнее.

Граф, не зная, что сказать, поглаживал юношу по спине, решив дать ему выплакаться. Когда он немного успокоился, Мария заставила его выпить успокоительный отвар, потом довела его, безвольного и беспомощного, до топчана, уложила и укрыла одеялом. Иван забылся беспокойным сном.

Супруги молча смотрели на него.

– Какое хорошее лицо, – сказала графиня. – Высокий лоб, упрямый подбородок, прямой нос… классическая красота. А она, знаешь, Мишель, хрупкая и тоненькая, как тростинка, глаза огромные, голубые…

Граф улыбнулся:

– Влюбилась в них, да?

– Мне жаль их, Мишенька. Одни в целом свете, без средств к существованию, ни поддержки, ни старших рядом… Это тяжело! Надо что-то придумать!

– Обязательно придумаем, ангел ты мой сердобольный! – притянув жену, Михаил Петрович поцеловал её в макушку и покрепче обнял.

– Надо сказать Марии, что ещё можно снегом лоб обтирать и подмышки, так быстрее жар спадёт. Помнишь, у Сашеньки было?

– Как не помнить, – задумчиво ответил граф. – Давай чаю попьём? Ещё долго ждать. Или ты приляжешь?

– Что ты! Я и глаз не сомкну, пока всё не разрешится! Конечно, чаю надо. С мёдом и пряниками!

Иван проснулся резко, как будто его ударили. Подлетел на топчане и отбросил одеяло.

– Как же я уснул?! – вскочил как сумасшедший и помчался вверх по лестнице. Остановился, придерживая рукой расходившееся сердце, размашисто перекрестился и осторожно толкнул скрипучую дверь, готовясь увидеть страшное. Он заранее решил, что если с Пусенькой что случится – жить не будет. Зачем? Смертоубийство страшный грех, конечно, гореть ему в аду… но что без неё этот мир? Хуже ада…

В горнице было тихо, в окно лился утренний солнечный свет, на улице гомонили воробьи, обрадовавшиеся солнечному денёчку, слышалось ровное и спокойное дыхание. Пульхерия спала, она была бледной, но на щеках разливался румянец, не лихорадочными алыми пятнами, а нежно-розовыми наливными яблочками.

Ваня на цыпочках подошёл к изголовью, опустился на колени и бережно прикоснулся к её лбу губами. Лоб был влажный и прохладный. Парень перекрестился, вытащил из-под рубахи нательный крест и поцеловал его:

– Слава тебе, Господи Иисусе Христе и матушка Богородица! – остался стоять на коленях, легонько поглаживая любимую по волосам.

– Вы муж, сударь? – послышался негромкий голос.

Ваня вздрогнул и обернулся: в углу стояло большое кресло, на нём сидел небольшой сухонький старичок.

– Да, я… – пробормотал. – А вы..?

– Я доктор, врачеватель, так сказать, Илья Ильич. Давайте выйдем, не будем будить вашу супругу, ей сон нынче – лучшее лекарство.

– Благодарите Бога, сударь, что на вашем пути встретились такие благородные господа, – продолжил он за закрытой дверью. – Мало кто из дворян, каковых я знаю предостаточно, уж поверьте мне, отправил бы своего кучера за лекарем для незнакомцев…обнищавших причём… так? – проницательные маленькие глазки глянули на закрасневшегося Ивана.

– Так, – тихо подтвердил он.

– Промедлить бы ещё немного – и не спасли бы жену вашу, милостивый государь, – вздохнул лекарь. – Уповали бы на Бога, а он, как известно, к сирым мира сего не слишком благосклонен… А так можете радоваться и благодетелей своих почитать!

– Господин доктор, а вас-то я как отблагодарю? Мне и отплатить-то вам нечем… гол как сокол, – со стыдом произнёс Иван.

– Об этом не беспокойтесь, мне уже заплачено с лихвой! Ещё домой отвезут – и славно. Мне к полковнице Кусковой пора, у неё дочь вот-вот от бремени разрешится.

– Встали, Иван Андреевич? – с улицы в комнату ввалилось облако морозного пара вместе с Никифором. – Господин доктор, всё готово, кучер сейчас вас отвезёт. Вы покушать не желаете? Ухи отведать стерляжьей?

– Нет, пора ехать, – с сожалением ответил лекарь. – Дела ждут, милейший.

– Ну, доброго вам дня и пожалуйте к нам, милостиво просим, ежели мимо проезжать будете! – раскланялся Никифор, помогая доктору одеться и выйти.

– Какой добрый человек! – с улыбкой сказал он, закрыв дверь. – А вы, голубчик, как себя чувствуете?

– Благодарствуйте, Никифор… – юноша замялся.

– Да просто Никифор, мы из простого сословия, не дворяне! – засмеялся он. – Давайте я вам ушицы? А? Горячей, с хреном? Давайте! Вам силы нужны!

Он усадил Ивана за стол и ушёл на кухню распоряжаться. Послышался скрип ступеней и по лестнице спустился Михаил Петрович.

– Доброе утро, Иван Андреевич! – улыбаясь, сказал он. – Утро ведь доброе нынче? Да вы садитесь! К чему эти церемонии!

Ваня вскочил, увидев его, и стоял чуть не навытяжку.

– Я… граф, уж простите, не знаю вашего имени-отчества…

– Михаил Петрович, друг мой, – граф изящно уселся на деревянную скамью, словно это было венецианское кресло. – Да вы садитесь, Иван Андреевич!