Жернова судьбы

Как на встречу молоденьке,

Как на встречу веселеньке

Косой серый зайка.

Наперед он забегает,

В глаза заглядает.

Не заглядывай, заинька,

Не заглядывай, серенький:

У меня мать грозна,

Не пускает гулять поздно;

И врозь распроститься,

Велит разойтиться…

– Барин! – Даша махнула рукой, приглашая, и Ваня тоже встал, замкнув верёвочку. Хоровод пошёл по комнате, выписывая сложные фигуры, насколько позволяли размеры людской. – Спойте!

– Какую?

– Печальну! – девушки поддакнули, и парень завёл:

– Ой, да ты не плачь, небо синее…

Хоровод загрустил, пошёл медленно, покачиваясь, но рук не расцеплял. Ваня допел, послышались одобрительные вздохи, как мужские, так и девические.

– Иван Андреич, а теперь весёлую, котору в ванной пели… – попросила девушка и осеклась, поняв, что сказала лишнее.

– Так ведь она купальная, её летом петь надо, я лучше другую спою, новую, – предложил Иван, не заметив ничего крамольного в её словах.

– Ох ты, сердце моё, серденько!

Что, лихое, расходилося?

Распалилось, расшалилося?

В красну девку, знать, влюбилося!

Ты, головушка бедовая,

С вольным ветром в поле борешься,

Нет покоя теперь молодцу,

Нет свободы храбру удальцу.

Я куплю ей бусы алые,

Серьги золота червленого

И рассыплю всё к ее ногам,

К белым ноженькам упаду сам.

Полюби меня, зазнобушка,

Пожалей меня, сударушка!

Иссушила безысходна страсть,

Ты не дай же мне совсем пропасть!

А девица смотрит искоса,

Изогнула соболину бровь:

Не нужны мне украшения,

Ты мне сделай одолжение!

Я ведь девушка стыдливая

Никакой любви не ведаю,

Покажи мне сердце нежное,

Докажи любовь безбрежную.

Глянул в очи я бездонные

И достал я острый ножичек,

Узорчатый засапожничек,

Полоснул себе литую грудь,

Чтоб любимой сердце протянуть.

Без твоей любви, красавица,

Не летать мне гордым соколом,

Без тебя мне жизнь – кручинушка,

Пусть сгорает, как лучинушка6…

В общем, когда Ваня закончил, хоровод практически расстроился.

– Жестокая какая девушка! – буркнул кто-то из парней. – Сердце ей подавай!

– Да нет, это юноша не так её понял! – возразил Иван. – Она просто хотела, чтоб парень доказал свою любовь, а он…

– Ванечка, спой весёлую песню, я тебя прошу! – шмыгнула Пульхерия. – Так нельзя, мы все расстроились!

– Пожалуйста, Иван Андреич! – попросила Даша.

Ваня посмотрел на девушек, у которых глаза были красные, на понурившихся парней и понял свою ошибку. Тряхнул головой и запел «На Ивана на Купала». Настроение сразу переменилось, откуда-то появилась балалайка, бубен да жалейки, пошла весёлая музыка. Потом грянули плясовую, потом «Ах вы, сени, мои сени», и тут Ваня не сдержался, выдал отменного трепака, аж граф с графиней вскочили и начали танцевать.

Далеко за полночь посиделки закончились и гости разошлись восвояси. Домочадцы пожелали друг другу спокойной ночи, и долгий день завершился.

Когда Ваня переодевался ко сну, Пульхерия заметила на его торсе большой синяк, но спрашивать не стала, решив выведать завтра. Спросила о другом:

– Это что же за красавица, про которую ты песню написал?

– Просто девушка, воображаемая, – пожал он плечами и лёг, погасив свечку.

– Если я узнаю, что это не просто девушка, я… – грозно прошептала Пульхерия, но больше ничего не успела сказать…

***

На следующий день все домашние просили друг у друга прощения, крестились и низко кланялись, причём граф и графиня точно так же просили прощения у крепостных, как и они у них, не делали никакой разницы. В имении Зарецких такого не водилось никогда даже при покойных господах, дворовых могли удостоить лишь милостивым кивком да словами «Бог простит».

Масленичное гулянье продолжалось, но хозяева и старшие никуда уже не пошли, отпустили развлечься молодёжь. Нужно было приготовиться к Великому посту, вымыть, выкипятить всю посуду от остатков скоромного, заглянуть в свою душу и тоже вычистить её по возможности от грехов. Перед Пульхерией и Иваном стояла сложная задача: солгать на исповеди.

– Ванечка, не солгать, а утаить! – твёрдо сказала Пульхерия. – Просто промолчать. Священник и не будет предполагать, что ты не дворянин, поэтому… – она пожала плечами. – Никакого обмана и не будет.

Ваня думал немного иначе, но спорить с любимой не стал. Зачем? Всё равно ложь остаётся ложью, как её ни назови.

К вечеру он засобирался на волжский спуск, и Пульхерия сочла возможным спросить, откуда у него синяк. Иван спокойно ответил, что боролся, и сейчас идёт за тем же, её просит не беспокоиться. Пульхерия, конечно же, всполошилась, но Ваня очень твёрдо, что вообще было на него не похоже, поскольку противиться любимой он не мог, сказал:

– Я пойду, Пусенька, мне надо. Ничего со мной не случится! Не тревожься! – и ушёл.