Жернова судьбы

– Это Прасковья, – охотно начал рассказывать парень. – Пятидесяти с лишком лет, умеет стряпать, выполнять всякую работу по дому, умелица, была кормилицей помещика, может ходить за младенцами. Вот у вас, гляжу, пополнение намечается, как раз бы кстати такая баба была, – улыбнулся он.

– У нас уже есть, – без улыбки сказал Иван.

Женщина, увидевшая Пульхерию и, видимо, почувствовавшая какую-то надежду, глядя на её юное личико, при этих словах опустила глаза, лицо её словно потухло.

– Ну, нет так нет, – легко согласился торговец, тем более что Прасковьей заинтересовалась пожилая семейная пара, и он переключился на них, стал рассказывать о достоинствах товара.

– Ванечка, пойдём? – жалобно сказала Пульхерия.

– Нет, Пусенька, останемся. Хочу посмотреть, кого ещё решил продать господин помещик за ненадобностью, – каким-то деревянным голосом произнёс Иван.

Следующим был мужик, ровесник Прасковьи, мрачно и угрюмо он поглядывал из-под опущенных век на покупателей.

– А ты что умеешь делать? – спросил Ваня. – Как звать тебя?

– Митрофаном кличут, барин, – тихо сказал мужик. – Я при Михал Андреиче всякую работу сполнял, всё могу делать, что скажете.

– Ну, например?

– Лакейску должность могу, полы натирать, за платьем смотреть, ремёсла знаю, да всё могу, барин… Только ежели меня купить восхотите, то и Прасковью… жена она мне…– у сурового мужика навернулась скупая слеза, он торопливо утёр её рукавом.

– А деток у тебя нет? – участливо спросила Пульхерия.

– Как нет… два сына да две дочки… только их барин себе в услужение оставил…

Ваня кивнул ему и шагнул дальше.

– Ванечка, – прошептала Пульхерия, уже ни на что на рассчитывая.

– Пойдём, душа моя, посмотрим, как господа людей за людей не считают, – мёртвым голосом сказал парень.

Далее продавалась мать с детьми – мальчиком лет десяти и девочкой трёх-четырёх. Детишки были русоволосыми и голубоглазыми, они схватились за материну юбку и стреляли испуганными глазёнками в проходивших мимо людей. Ваня что-то пробормотал, девушка не разобрала что, но переспросить не успела: к ним подскочил прежний торговец и бойко заговорил:

– А это Татьяна, мастерица-рукодельница, прядёт, ткёт, шьёт, вяжет, кружева плетёт, гладью вышивает, продаётся вместе и поврозь!

– Как поврозь? – помертвевшими губами спросила Пульхерия.

– Так. Мальчишку уже кто-то присмотрел себе в лакеи, девчонка мала, без матери не нужна никому, в довесок пойдёт, за целковый.

Женщина плакала не скрываясь, прижимала к себе сына и беспрестанно гладила его по голове, по лицу.

– Ты! – внезапно рявкнул парень, глаза его в момент сделались острыми и злыми.– Прекрати реветь! Я тебя предупреждал: ещё раз увижу, что плачешь, быстро горячих всыплю!

– Да как же она перестанет плакать? – возмутилась Пульхерия. – Вы ведь у матери сына отнимаете?! Что ж у неё, сердца нет? Камень вместо него?

– Вы чтой-то непонятное говорите, барыня, – прищурился на неё парень. – Это крещёная собственность помещика, он вправе решать, что с ей делать, посему о каких чувствах вы речь ведёте? Странные мысли у вашей жены, барин!

– Заткнись лучше! – неожиданно грубо сказал Ваня. – Не твоё дело, какие мысли у моей жены! Кто там стоит? Рассказывай! – он указал на стайку нарядно одетых девушек, стоявших чуть поодаль, перед ними собралось несколько дворян-мужчин, они разглядывали несчастных и переговаривались.

– Это уже не помещика Куколевского люди, а местного дворянина Поликарпова девки из его киятру.

– Откуда? Из театра, может быть?

– Ну, там они на скене представляли, пели, плясали, теперь за ненадобностью продаются. Помещик снова женился, новая жена против киятру, мужиков всех в деревню отправила, на землю, а девок решила продать. Они делать ничего не умеют, так, вертихвостки, – пренебрежительно сказал торговец.

Молодые люди издали посмотрели на девушек, всех, как одна, красивых и ярких, и, не сговариваясь, вздохнули: и он, и она прекрасно знали, для каких надобностей господа могут купить ничего не умеющую девку…

– Ещё повезёт, если добрый господин попадётся, – сказала Пульхерия, когда они вышли, наконец, из палатки, – а не такой, как мой благоверный…

– На меня посмотри, – глухо сказал Иван. – Моя мать жила у таких добрых господ… Ничего благого из этого не вышло…

– Вышел ты, Ванечка! – шепнула, прижимаясь к его руке Пульхерия. – Каждый день благодарю Бога, что встретила тебя!

– Вот вы где! – услышали они голос графа. – А мы вас потеряли!

– Где вы были, что видели? – спросила Екатерина Ильинична.

– Мы случайно зашли в палатку, где людьми торгуют, – тихо ответила Пульхерия7.

– А! – помрачнел Михаил Петрович. – Отвратительный узаконенный обычай! Пытался с ним бороться, но у нас такие замшелые лбы сидят, свернуть невозможно!

– Мишеля чуть крамольником не объявили за его предложения, а он всего-то хотел, чтобы не продавали людей, как скот, вот в таких местах, и не разлучали семьи…

– То есть в принципе вы не против продажи крепостных, Михаил Петрович? – спросил Иван.

Они медленно пошли по ярмарке.