Жернова судьбы

Что он мог ей сказать? Что уже просто невыносимо сидеть дома и участвовать лишь в благочинных разговорах? Нет, он не жаловался и не гневил судьбу, наоборот, благодарил Бога за каждую свободную минуту, отпущенную и ему, и Пусеньке, но… телу не хватало нагрузки. Ваня чувствовал, что начинает поправляться и становится не таким лёгким и подвижным, как прежде. Ему нужны были эти встречи, пусть и с подозрительными людьми, чтобы помнить, кто он есть… Поэтому, невзирая на красноречивые взгляды Пульхерии, ушёл из дому. На склоне горы остановился, посвистел, как было условлено, и на час с четвертью забыл, что он барин. Петька не соврал, начал учить его драке с ножом, показал, как противостоять супротивнику, если у тебя нет оружия, открыл и кое-какие свои уловки. Ваня слушал внимательно да на ус мотал.

По завершении урока договорились о следующей встрече и… попросили друг у друга прощения! Начал Петруха. Поклонился и сказал:

– Прости меня Христа ради!

На удивлённый взгляд Ивана ответил:

– Чай, мы тоже крещёные! Не нехристи какие!

Домой Ваня вернулся довольным, успокоенным телесно и душевно. Пульхерия, которая несмотря на свой юный возраст была девушкой неглупой (пережитые испытания всем добавляют ума), не приставала с расспросами. Одного взгляда на улыбку на лице любимого ей было достаточно, чтоб развеялись все её страхи и сомнения.

На первой неделе Великого поста в Симбирске была сборная ярмарка. Вернее, не ярмарка, а базар, который так назвали впоследствии, потому что происходил он на первой, сборной, неделе Великого поста. Отдана была базару площадь около Вознесенского собора; здесь было несколько постоянных лавок, принадлежавших местным купцам, а на время торговых дней строились еще балаганы: те и другие отдавались в наем приезжим торговцам.

На такой базар привозили железо, чугун, медные изделия, хомуты, кожи, овчину, шерсть, воск, холсты, деревянную посуду и прочий крестьянский товар, между тем как мануфактурные и колониальные товары можно было купить в Симбирске на Карсунской ярмарке, в то время весьма значительной и первой в губернии по торговыми оборотам. Но посетить сборную ярмарку, которая только-только организовалась в городе, как и любое новое дело, было весьма интересно, и, конечно же, граф и графиня не могли пропустить это событие. Пульхерия тоже захотела пойти, Ваня – следом за ней.

Конечно, это было совсем не то, когда он отправлялся на ярмарку сам торговать, следить за товаром, приглядывать за барышниками, но поглазеть на народ, может, на Ваньку Рататуя, ещё какое ни есть развлечение найти, представлялось завлекательным.

На самой площади они разделились с Завадскими, это получилось случайно: графиня заинтересовалась красивой посудой с голубыми и синими узорами и углубилась в разглядывание тарелок да мисок, ещё и самовар такой же присмотрела. А Ваня с Пульхерией увидели лошадей и подошли полюбоваться красивыми животными. Иван заметно тосковал без работы, связанной с конями, ему не хватало их добрых глаз, трепетной чувствительности, насторожённых ушей, даже острый запах конского пота вызвал сейчас какую-то тоску в душе. Он стал разговаривать с торговцем о лошадиных статях, о кормёжке, отбивке денника; мужик отвечал сначала односложно, но потом, почуяв в барине изрядного затока, раскрепостился, и речь его полилась свободнее. Пульхерия просто стояла рядом, любуясь тонконогими красавцами, поглаживая заплетённые в косички и украшенные ленточками гривы.

– А что, барин, – сказал мужик, – купи лошадку для своей барыни! Купи, вишь, как ей нравится!

Ваня обернулся на Пульхерию и лицо его осветилось:

– Да мы здесь в гостях, видишь ли, – ответил торговцу. – Нам и ставить-то её будет некуда. Мы проездом… Спасибо тебе.

– Да за что же? – удивился мужик.

– А за беседу! – сказал Ваня, и они пошли дальше.

– Смотри, Ванечка, палатка какая-то, давай заглянем? – предложила Пульхерия.

Лучше бы не предлагала… Это оказалась палатка, в которой продавали людей… Когда Иван с Пульхерией зашли, они увидели несколько групп крестьян, мужского и женского пола, старых и молодых, детей, цеплявшихся за юбки матери.

– Что здесь происходит? – спросил Ваня, не сразу осознавший, что идёт торговля людьми.

– Продаём крепостных господина Куколевского Михаила Андреевича, помещика из Чердаклов, – сказал невысокий вертлявый парень. – Не желаете ли осмотреть?

Иван ничего не ответил, будто оглох, за него сказала Пульхерия:

– Нет, не желаем! – и потянула Ваню за рукав, но он словно окаменел, сдвинуть его было невозможно.

– Всё-таки желаете, барин? – обрадовался парень. – Пойдёмте, покажу!

– А что случилось, почему продают людей помещика? – глухо спросил Иван.

– Платить ему нечем в казну, всё проедено, пропито, прожито, нужда заставила, – пожал плечами парень.

– И кто же здесь? – Ваня остановился перед пожилой женщиной, утиравшей слёзы концом платка.