Жёны Шанго

– Мне нужна твоя помощь, охотник Ошосси, – медленно, нараспев сказала Ошун. Зубы её сияли в широкой улыбке, из-под полуопущенных ресниц лукаво блестели белки глаз. Бретельки платья сползли с плеч, открывая грудь до самых сосков, и лунный свет бесстыже скользнул в ложбинку между двумя обсидиановыми холмами. Ошосси почувствовал, как пересохло во рту.

– Почему я?.. – голос Ошосси сорвался, когда он положил ладонь на обнажённое, серебристое от лунного света колено Ошун. – Почему не Шанго?

– Потому что его нет! – Из темноты послышался беспечный смешок. – И ждать, когда он объявится, мне уже некогда. Я сделала всё, что в моих силах. Но лесные тропы – это твоё царство, Ошосси, король джунглей. Ты пойдёшь со мной? Ты сделаешь то, о чём я попрошу?

– Да, детка, – хрипло сказал он. – Я сделаю.

– Даёшь слово?

– Даю…

– Чем же тебе заплатить, охотник? – кокетливо спросила Ошун, приподнимаясь на локтях. Ответом ей было нарастающее мужское ворчание. Ошун расхохоталась, падая на песок и запрокидывая голову. Луна бросилась ей в лицо. Сильные, горячие руки стиснули бёдра Ошун, и голова Ошосси, упав в ложбинку между обсидиановыми грудями, выгнала оттуда этого нахала – лунный свет.

В двух кварталах от пляжа, в Рио-Вермельо, в своей квартире Нана Буруку напряжённо всматривалась в брошенные на стол бузиос. В её широко открытых глазах бились язычки свечей. Тени скакали по потолку, падали на лицо Нана, делая его похожим на древнюю, мрачную маску. Шестнадцать бузиос, брошенные на полированную поверхность стола, складывались в изображение натянутого лука.

– Проклятая потаскуха… – процедила Нана, смешивая ракушки ладонью, и свечные язычки забились так, словно собирались улететь. – Шлюха! Можно было это предвидеть! Но кто бы мог подумать, что Ошосси!.. Впрочем, все они друг друга стоят, дети Йеманжи… Надо торопиться: скоро рассвет!

Аккуратно собрав в ладонь ракушки и ссыпав их в матерчатый мешочек, Нана взяла одну свечу и подошла с ней к невысокой этажерке в углу комнаты. Там, на низкой полке, стояли статуэтки ориша: Шанго, голова которого по-прежнему была залита сиреневым воском, и Ошосси, который, опустив свой лук, лениво смотрел на Нана зелёными, сощуренными глазами.

– Мальчик, ты вынуждаешь меня сделать это, – почти мягко сказала Нана, и огонь свечи тускло сверкнул в её глазах, – Не надо было тебе спать с женщиной своего брата. Не надо было слушать Ошун. Она просто шлюха, а ты просто был пьян. Обычное дело. Но ты дал Ошун слово и, насколько я тебя знаю, захочешь его сдержать. Глупо выполнять пьяные обещания… но ты никогда и не был умён. До моего Марэ тебе далеко, тут уж ничего не поделать… Марэ один из вас всех способен соображать. Он – и моя Эвинья. Их, видишь ли, воспитывала я, а не моя дура-сестра. Так что прости меня, мальчик: я делаю то, что в моих силах. Как жаль, что я не успела купить Огуна… Но, думаю, это ещё можно исправить. И тогда всё окажется совсем просто.

Поставив на этажерку свечу, Нана сняла с шеи кожаный шнурок с золотым кулоном. Кулон она, небрежно сорвав, отбросила в сторону, а шнурком крепко обмотала руки Ошосси. Улыбнулась, погасила свечу. И вышла из комнаты.

Полчаса спустя Нана остановила свой «БМВ» возле пляжа на Барра. Оставив босоножки в машине, женщина босиком спустилась по каменной дорожке на песок и пошла вдоль полосы воды, стараясь не подходить близко к волнам. В лунном свете ей были отчётливо видны две фигуры, спящие в объятиях друг друга. Подойдя вплотную, Нана брезгливо поморщилась. Наклонившись, подняла с песка скомканные, перекрученные джинсы Ошосси. Сунула в задний карман маленький плоский свёрток и быстро, не оглядываясь, пошла прочь.

Вернувшись в машину, Нана набрала на мобильном телефоне короткий номер и отрывисто спросила:

– Полицейский участок Барра? Считаю своим долгом, офицер, сообщить следующее…

Полчаса спустя белый «БМВ» доны Нана остановился на пустынной площади Пелоуриньо перед магазином «Мать Всех Вод». Тёмная фигура выскользнула из машины, открыла дверь магазина и исчезла внутри. Через несколько минут Нана вернулась, села за руль, и БМВ, бесшумно тронувшись с места, исчез в темноте.

Ошосси проснулся перед самым рассветом, когда луна ушла и на пляже было темно хоть выколи глаза. Страшно болела голова. Песок казался холодным, колол кожу, словно иглами. Разом вспомнился минувший день – и минувшая ночь тоже. На душе сделалось так же отвратительно, как и в желудке, и Ошосси даже обрадовался тому, что Ошун рядом с ним спала мёртвым сном. Рассыпавшиеся волосы скрывали её лицо. Ошосси на ощупь нашёл джинсы, натянул их. Выплюнул заблудившиеся во рту песчинки, жалея, что вместе с ними не может выплюнуть горький привкус, – и, оглядевшись в темноте, наугад пошёл к выходу с пляжа.

На набережной горел единственный фонарь, под которым стояла полицейская машина с погашенными фарами. Тщетно вспоминая, где он запарковал свой «пежо», Ошосси прислонился к парапету, зашарил руками по карманам в поисках сигарет – и в эту минуту в глаза ему ударил резкий свет.

– Полиция штата Салвадор. Вы – Ошосси де Айока?