Читаем Живая Литература. Стихотворения из лонг-листа премии. Сезон 2010-2011 полностью

А под нами анфилады и портики.

И моря, и океаны посохшие.

Ничего не понимаю в эротике.

И способна не понять еще большее.

Александр Евдокимов

Дорога к морю

Столько ехали к морю – века.

Торопились и не успевали.

Широка ты моя, широка,

вот и Крым, в кабаках: трали-вали.

Наш пронзающий мир Ягуар

спорил с фурами легким движеньем,

обгонял – и сгорающий шар

над полями светил с напряженьем.

В кипарисах сверкнет, и еще,

и сияющей синью постелет

за обрывом. Но время печет,

а Икарус ползет еле-еле.

У Икара подкрученный ус.

Славный отпрыск венгерских рабочих,

ветеран, знает времени вкус,

молодецких полетов не хочет.

Здесь, на узких витках обгонять

местных возчиков небезопасно.

Вот – опять море синим, опять,

там кораблик рыбачит бесстрастно,

солнце падает. Быстрый рывок

неизбежен, с автобусом споря.

И дорога мотает моток

наших судеб до самого моря,

до которого – вот уж, рукой,

но, опять: повороты, заторы.

Все устали и бледной щекой

ты прижалась к стеклу, за которым…

Великан

К домам подходит великан

с громАми в рукаве и радугой в зрачке.

Порывы ветра закрывают двери в храм,

но служка их цепляет на крючке

из меди. Сжатый воздух бьет толпу

и колыхает древние ворота.

Рекой колотит великан себя по лбу,

вонзая клык сверкающий в кого-то

безвинного, в круги пернатых стай.

Бежит, звенит испуганный трамвай,

облитый леденящею водой,

звенит: «прости депо, прощай».

Потом стихает все. Дорога в рай открыта.

Летит капель над скошенной травой

и свежий ветерок несет избитый

слепой мотив про Мурку и любовь.

Рыбак

Летят машины в черноту

и в облаках полно проталин,

рыбак идет ловить звезду

на фоне харьковских развалин.

Будильник звякнет – и пора,

мужицкий выбор: быть свободным,

оставить стены в 5 утра,

дышать течением холодным.

Чтоб встретить солнце у метро,

в толпе, без страха и упрека,

и в небо щуриться хитро,

и выпить водки одиноко.

Ловите, рыбы, рыбака —

рыбак становится пейзажем.

Мелеет на земле река.

Осенний ветер, абордажем,

берет за бары рыжий сквер,

а после телеграф и бары.

Несет волной небесных сфер,

на экспорт, дыма шаровары.

Рыбак прилег на край дождя.

В машинах клерки едут мимо.

Патруль смеется, проходя:

всех веселее Петр и Дима.

Вот так, лежишь на мураве,

страна дает тебе свободу,

а также козырь в рукаве:

жить или сдохнуть. На погоду

скрипят ворота в небесах.

У речки квакают лягушки.

Воюет с дьяволом монах.

И нет ни смерти, ни подушки.

* * *

Лампа светит. Муха плачет.

Дождь стучит по крыше дачи.

Осень. Ангелы летят —

очевидцы спят.

Этот миг других пьянее:

мы вдвоем и жизнь светлее,

чем красивые слова.

Ты молчишь, во всем права.

И молчится – как поется.

По стеклу дорога льется,

поднимаясь над трубой

тишиною голубой.

Дальше

Верится пропаганде

искренне и всерьез.

Я крепко пью на веранде.

Глядя на звезды, замерз.

Все же, не лыком шитый,

думаю что, на треть,

путь позади разбитый,

дальше – любовь и смерть.

Ночь в саду

Разбуди меня, нокиа пыльный,

среди яблочных рук, под звездой,

чтобы веки тяжелыми были

и трава угрожала росой.

Я не стану рассматривать числа.

Пусть твой голос из кокона сна

уведет за собою без смысла,

без иллюзий, без века, без дна.

Чтобы молнией небо могуче

шевельнулось в холодной воде.

Чтобы Родина плыла над тучей

в виде спутников, звезд и т.д

Щенок

Потому что в заборе дыра

не замечена с высоты,

убегает щенок со двора

сквозь туман, фонари и сады.

Как он будет бежать в тишине

под колесами поездов,

и скулить свое счастье луне,

и визжать для ночных мотыльков!

Степь

Степь проста и мудра:

вот – трава, вот – ветра.

Вот – нет нас и кипит

каша из топора.

Облака удивительной формы

говорят над бескрайней землей,

посыпают дороги, сверх нормы,

небывалою тишиной.

Протекают ручьи сквозь солдата,

вырастает трава изо лба…

Об железку ударит лопата,

и встает на загривке судьба.

И уснула у кромки бетона,

на века, в безголосом песке,

твоя каска, звездою обожжена,

с ржавой дыркою в правом виске.

Соловьи над нами

В одеялах труха и песок,

зимний ветер танцует в ногах,

по стене фиолетовый сок —

это сон, все бывает во снах.

Просыпайся, на улице дождь,

шелестит под колесами грязь,

в новостях из Америки вождь

говорит про культурную связь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая литература

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия