Жизнь Аполлония Тианского

42. В ту же пору император Домициан издал законы против оскопления и против насаждения новых виноградников[287], а имеющиеся виноградники велел вырубать. Явившись к ионянам, Аполлоний сказал: «Все эти запреты не для меня, ибо мне — наверное, единственному из людей! — вино и эта штука безо всякой надобности. А вот придурку нашему и невдомек, что у людей-то мужество он бережет, но землю холостит!» После этих слов ионяне отважились отрядить к императору посольство в защиту виноградников, дабы отменил он закон, повелевавший земле пребывать в бесплодии и запустении.

и, наконец, о том, как признал он в Тарсе воплощенного Телефа и назначил ему должное целение, а еще излечил бешеного пса (43)

43. А в Тарсе об Аполлонии рассказывают вот что. Некоего юношу покусала бешеная собака, и от того сделался он сам вроде пса: лаял, скулил и бегал на четвереньках, так что и руки шли у него в ход, — и когда Аполлоний, придя в Тарс, встретил больного, тот маялся уже тридцатый день. Аполлоний велел отыскать собаку, сотворившую такое зло, но жители отвечали, что собаку найти не было возможности, ибо накинулась-де она на юношу за городской стеной, когда он упражнялся с копьем, и что узнать у больного, как собака выглядит, тоже не было возможности, ибо он теперь и себя-то не узнает. На миг призадумавшись, Аполлоний сказал Дамиду: «Собака белая, лохматая, породы пастушеской, похожа на амфилохийских псов[288], а сидит она сейчас около такого-то ручья, — сидит и дрожит, потому что пить хочет, а воды боится. Приведи мне ее на берег реки — туда, где ристалище, но только скажи ей, что это я зову». Дамид приволок собаку, и она припала к стопам Аполлония, завывая, словно проситель у алтаря. Аполлоний ее погладил и так окончательно усмирил, а рядом с нею, придерживая за руку, поставил юношу и затем возгласил, не тая от народа сокровенного знания: «Душа Телефа Мисийского воплотилась в этом отроке, и такую же участь судила ему Судьба!»[289] Сказавши так, он велел собаке вылизывать укушенное место, дабы вновь уязвитель обернулся целителем, — и сразу юноша признал отца, вспомнил мать, заговорил со сверстниками и, наконец, испил воды из Кидна. Не позабыл Аполлоний и о собаке: помолился Кидну и погнал ее вплавь. Переплыв реку, собака стала на берегу и залаяла — такое с бешеными собаками случается весьма редко, — а потом зашевелила ушами и завиляла хвостом, поняв, что выздоровела, ибо бешенство можно вылечить водою, если только хватит у больного храбрости глотнуть лекарства.

Вот таков был Аполлоний — таков он был в городах и храмах, таков был с чернью и со знатью, таков был с мертвыми и недужными, таков был с мудрецами и невеждами, таков был и с самодержцами, соделавшими его наставником своим в добродетели.

КНИГА СЕДЬМАЯ

в начале коей изъясняется, насколько превосходнее стойкость Аполлония пред тираном таковой же стойкости преславных любомудров прошедшего времени, а именно Зенона и Платона, и Фитона, и Гераклида с Пифоном, и Каллисфена, и Диогена, и Кратета-пса (1—3)

1. Я знаю, что тирания — наиглавнейшее испытание для философа, и поэтому решил рассмотреть, кто проявил в таких обстоятельствах больше отваги и кто меньше, а говорю я об этом вот зачем. Во время Домицианова тиранства Аполлония донимали изветами и доносами — кто, почему и для чего доносил, я подробно объясню ниже и расскажу, что отвечал Аполлоний, когда надобно было ответить, и с какою честью покинул он судилище, оказавшись пред тираном не столько ответчиком, сколько обвинителем. Однако прежде я желал бы кратко перечислить все, что отыскал я касательно стойкости мудрецов пред тиранами, и сравнить эти сведения с подвигами Аполлония, ибо именно таким способом надлежит постигать истину.

2. Зенон Элейский, коего почитают основателем диалектики, был схвачен[290] по обвинению в заговоре против мисийского тирана Неарха. Вздернутый на дыбу, утаил он имена сообщников своих, зато оговорил тех, кто был тирану верен, так что по облыжному обвинению были они казнены, будто и вправду изменили, а Зенон лишил тиранию опоры и освободил мисиян.

Платон утверждает[291], что боролся за свободу сицилийцев, соучаствуя в замыслах Диона.

Фитон Регийский, изгнанный из отечества, бежал к Дионисию, тирану сицилийскому, у коего стяжал почести, несообразные с положением изгнанника, и отсюда понял, что тиран зарится на Регий, о чем и намеревался уже оповестить сограждан, но был схвачен вместе с письмом. Дионисий привязал его живьем к тарану и двинул этот таран на регийскую стену в уверенности, что регияне поберегут Фитона и машину не разобьют, однако Фитон крикнул: «Пристреливайтесь по мне, как по цели свободы вашей».