Жизнь Аполлония Тианского

Гераклид и Пифон, убившие Котиса Фракийского, были совсем молоды[292] и оба через приверженность свою к беседам в Академовых садах обрели мудрость и свободу.

Кто не знает о Каллисфене Олинфийском?[293] За один лишь день он успел и похвалить и охаять македонян, кои были в ту пору на вершине могущества своего, — и так за бранчливые свои речи принял смерть.

А Диоген Синопский и Кратет Фиванский?[294] Диоген, явившись прямиком в Херонею, изругал Филиппа за афинян, ибо тот-де, хотя и признает афинян Геракловым потомством, однако же истребил на бранном поле тех, кто шел в бой за Гераклов дом. А когда Александр обещал Кратету ради него одного отстроить Фивы, тот отвечал, что не надобно-де ему отечества, которое возможно разорить оружною силою.

Нетрудно перечислить еще множество подобных примеров, но повесть моя не бесконечна, а потому пора оспорить хотя бы вышеприведенные случаи — не для того, чтобы умалить их красоту и славу, но для того, чтобы даже наилучшие деяния померкли в сравнении с подвигами Аполлония.

3. Итак, ни в деле элеата, ни в убийстве Котиса ничего достославного нет, ибо поработить фракийцев и гетов так легко, что освобождать их, по-моему, просто глупо, — кому свобода не в радость, тому и рабство не в тягость.

Можно было бы сказать, что Платону отчасти изменила мудрость его, когда принялся он вместо афинских обычаев исправлять сицилийские или когда, обманутый и обманувший, был он в согласии с Законом продан, — но обо всем этом я говорить не стану, дабы не раздражать слушателей[295].

Что же до Фитона, то подвиг его отнюдь не прекратил злого тиранства на Сицилии, да притом Дионисий все равно казнил бы региянина, хоть и не побитого согражданами, — итак, Фитон, по-моему, не свершил ничего примечательного, ежели предпочел умереть ради свободы других, а не собственного ради рабства.

Ну, а Каллисфен и ныне не избегнул бы дурной славы за свою хвалу и хулу, ибо выходит, что то ли он обругал тех, кого сам же почитал достойными похвал, то ли расхвалил тех, кого следовало проклинать, — так и сяк тот, кто набрасывается с бранью на добрых людей, непременно покажется завистником, а тот, кто льстит негодяям, делается соучастником их преступлений, ибо от похвал злодеи еще пуще злеют.

Диогену следовало говорить с Филиппом до Херонейской битвы — вот тогда он мог бы его предостеречь от нечестивой брани с афинянами, — однако же он дождался, пока дело было сделано, и тут уж исправлять было нечего, но оставалось только упрекать.

Кратет был бы осужден всяким благонамеренным гражданином, ибо не поддержал Александра в его решении отстроить Фивы.

Не то Аполлоний! Не боялся он опасности для отечества, не тревожился о жизни своей, не предавался праздному витийству, не усердствовал ради каких-то мисиян или гетов, а тиран, коему он противился, владел не островом или округой, но начальствовал надо всей вселенной на суше и на море — и все же ради народного блага восстал Аполлоний против жестокого тиранства с такою же отвагою, с какою восстал против Нерона.

и насколько лютость Домицианова превзошла лютость Неронову (4)

4. Кое-кто может возразить, что с Нероном-де Аполлоний лицом к лицу не сходился, но целил в него издалека: бодрил Виндекса, пугал Тигеллина и так колебал тиранство Нероново. А еще можно порою услышать празднословные рассуждения, будто невелика-де честь уязвить Нерона при его-то бабьем нраве, да при его-то бряцании и дудении, — но что скажут эти пустомели о Домициане? Уж он-то телом был могуч, уж он-то воротил нос от усладительных игр и напевов — оттого, что отвагу-де они умаляют, и главное его удовольствие было в чужих бедах и слезах; а еще он говорил, что недоверие хранит народ от тиранов и тиранов от всего света и что по ночам самодержцу надобно ото всех дел отдыхать, но для убийства это время очень даже годится. Вот почему знатнейшие сенаторы были обезглавлены, а философы до того перетрусили, что, позабыв о чести своей, разбежались кто куда: одни на Запад к кельтам, другие в ливийские и скифские пустыни, меж тем как оставшиеся принялись сочинять оправдания тиранским злодействам. Один Аполлоний оказался схож с Тиресием, который в Софокловой трагедии говорит Эдипу:

Я не тебе служу, но Аполлону![296]