Жизнь Аполлония Тианского

15. Дамид, по собственным его словам, был столь увлечен вышеприведенною речью, что вновь взбодрился и осмелел, да и Деметрий бросил увещевать Аполлония, но напротив, сочувственно похвалил сказанное, сопроводив добрыми напутствиями как опасное предприятие, так и самое философию, ради коей явилась столь великая отвага. Затем он позвал товарищей туда, где сам был на постое, однако же Аполлоний приглашения не принял, возразив: «Уже смеркается, а мне надобно отчалить в Римскую гавань, пока зажигают светильники, — в этот час отправляются корабли, назначенные в Рим. Пообедаем-ка лучше потом, когда все уладится, а сейчас против тебя очень даже могут состряпать обвинение, будто ты откушал с государственным изменником! Ты и на пристань нас не провожай, а то еще донесут, что ты со мною в сговоре и замышляешь непотребные дела». Деметрий и с этим согласился: обнял обоих и ушел, то и дело оглядываясь и утирая слезы.

Между тем Аполлоний, оборотясь к Дамиду, сказал: «Ежели у тебя силы и смелости столько, сколько у меня, то пора нам вместе взойти на корабль, а ежели не хватает у тебя духу, то лучше оставайся здесь: Деметрий нам обоим приятель — вот и поживешь у него». — «Да что же я тогда сам о себе думать буду? — воскликнул Дамид. — Ты давеча столько рассуждал насчет друзей и как надобно делить с ними все опасности, какие им грозят, а я, стало быть, ничего не послушаю, сбегу и брошу тебя в беде? Вроде бы прежде я не был подлецом, как по-твоему?» — «Ты прав, — отвечал Аполлоний, — идем! Но только я пойду, как есть, а тебе следует выглядеть попроще — длинные твои космы ни к чему, да и обувь лучше поменять, а вместо рубища надень этот вот холщовый плащ. Сейчас объясню, для чего мне все это надобно. Хорошо бы нам подольше продержаться на воле, да притом я и не хочу, чтобы тебя схватили вместе со мной, а в нынешнем твоем наряде тебя непременно уличат и схватят. Я хочу, чтобы ты был при мне и о делах моих свидетельствовал, но так, словно ты вовсе и не товарищ мой по любомудрию, — мало ли почему мы в дружбе?» Вот как лишился Дамид пифагорейского своего обличья, ибо сам он говорит, что сделал это не по трусливому малодушию, но признавая нужду в подходящей к случаю хитрости.

а еще о честном Элиане, как с превеликим хитроумием помогал он Аполлонию (16—20)

16. Отплыв из Диксархии, они на третий день достигли устья Тибра, откуда уже совсем близко до Рима. Держателем государева меча был в ту пору Элиан, который познакомился с Аполлонием еще в Египте и прежде весьма его любил, хотя и не выступал в защиту его перед Домицианом, ибо должность ему того не дозволяла, — поистине, как было ему заступаться за человека, коего император вознамерился предать суду, иначе, чем хлопоча за приятеля своего? Однако же все уловки, коими можно было неявно помочь Аполлонию, он употребил еще до прихода его, возражая поносной клевете такими речами: «Государь, у этих умников одна работа — пыжиться напоказ, и одно ремесло — брехать попусту! От жизни им толку мало, вот они и норовят помереть, да притом не могут дождаться, пока смерть к ним сама явится, а прямо-таки зазывают ее к себе и для того дразнят власти предержащие. По-моему, именно в рассуждении вышесказанного Нерон не поддался Деметрию и не казнил его: право же, Деметрий слишком хотел умереть — вот Нерон и оставил его жить, но не потому, что простил, а потому, что и убить-то побрезговал. А Мусоний Тирренский? Уж сколько он перечил властям, однако и его Нерон только заключил на острове, именуемом Гиара — впрочем, эллины до того обожают этих своих софистов, что стали тогда плавать к Мусонию, лишь бы с ним повидаться. Они и сейчас плавают на Гиару[310], но теперь уже из-за пресловутого источника, ибо остров прежде был безводный, а Мусоний отыскал там источник, о коем эллины трещат не меньше, чем о Конском ключе на Геликоне»[311].

17. Все эти разговоры Элиан вел с самодержцем еще до прихода Аполлония, а когда тот пришел, то исхитрился лучше прежнего и сделал так. Аполлония он велел схватить и доставить к себе, а доносчику, обвинявшему того в чародействе и колдовстве, сказал: «Прибереги себя самого и свои речи для государева судилища». Тут Аполлоний возразил: «Ежели я колдун, как меня можно судить? А ежели можно меня судить, то какой я колдун? Видно, есть у доносчиков сила, коей даже и колдуны противиться не властны!» Тот хотел было говорить свои глупости дальше, но Элиан прервал его: «Оставь-ка ты меня в покое до суда! Я намерен самолично без твоей помощи дознаться, каков нрав у этого умника, так что ежели признает он свою вину, то прение можно будет сократить, и ты уйдешь с миром, а ежели станет он запираться, то будет ему судьею государь». Затем, удалившись в скрытную палату, где тайно вершились важные дознания, он отослал всех, сказав: «Уйдите прочь и не смейте подслушивать — такова государева воля».