Жизнь Аполлония Тианского

28. Случались в эту пору в темнице и другие происшествия — иные по злоумышлению, иные по нечаянности, но среди них не было ничего важного и для повести моей достопамятного. Впрочем Дамид, дабы ничто не забылось, записывал и всякую малость, так что имеется у него нижеследующий рассказ. Шел уже пятый день заключения, и вот вечером явился в темницу некий человек — по языку эллин — и позвал: «Где тианиец?» Затем, отведя Аполлония в сторону и представившись гонцом Элиана, он предупредил, что завтра-де с Аполлонием будет говорить государь. «Я понимаю, что сведения эти тайные, — отвечал Аполлоний, — ибо знать о таком может только известная нам особа». — «А еще велено главному надзирателю доставлять тебе все, что пожелаешь», — продолжал гонец. «Вы весьма любезны, однако я живу здесь точно так же, как и на воле, — беседую обо всем, что придет на ум, а нужды ни в чем не имею». — «Неужто, Аполлоний, не имеешь ты нужды даже и в совете, как говорить тебе с императором?» — «Пожалуй, но только ежели не станет советчик подбивать меня к лести». — «Ну, а ежели он лишь посоветует тебе не выказывать государю грубости и высокомерия?» — «Отличный совет — я ему согласен следовать!» — «Ради этого-то я и приходил, — сказал гонец, — и теперь рад видеть тебя в столь сообразном расположении духа. Да еще надобно тебе быть заранее готовым к звуку государева голоса и к суровости лица его[322], ибо даже учтивый разговор ведет он громогласно, брови у него насуплены, взгляд хмур, а ланиты — и это всего заметнее — желты от разлившейся желчи. Все эти его свойства природные и неизменные, так что не стоят ни страха нашего, ни удивления!» — «А вот Одиссей, отправляясь в киклопову пещеру, — отвечал Аполлоний, — не знал заранее ни о том, сколь велик Полифем, ни о том, чем он кормится, ни о том, как грохочет его голос, — и все-таки отважился войти: поначалу испугался, зато из пещеры вышел, вполне явив мужество свое. Что же до меня, то с меня хватит уйти целым и невредимым, выручив друзей, ради коих и отважился я на сие опасное предприятие». Вот так побеседовав с гостем и пересказав вышеприведенный разговор Дамиду, Аполлоний улегся спать.

и как был он призван к Домициану для тайного допроса и сколь бестрепетно говорил с ним, заступаясь за опальных вельмож (29—33) , и как надругался Домицпан над Аполлонием, повелев остричь его и обрить, и в железа заключить (34) , и что точно так оно и было, хотя иные сочинители облыжно винят Аполлония в малодушии (35)

29. На заре пришел императорский посыльный писарь и возвестил: «По государеву повелению ты, Аполлоний, обязан в присутственное время явиться в Судебную палату, однако еще не ответчиком, но желает государь взглянуть, каков ты есть, и побеседовать с тобою наедине». — «А чего ради ты мне все это рассказываешь?» — спросил Аполлоний. «А ты разве не Аполлоний?» — «Свидетель Зевс, да! И притом из Тианы». — «Ну, а тогда кого же мне оповещать?» — «Тех, кто меня сюда запер, — иначе как прикажешь мне выйти из темницы?» — «Надзирателям уже велено, да и я приду в положенный час, а сейчас явился уведомить тебя о приказе, ибо отдан он был вчера поздней ночью».