Жизнь Аполлония Тианского

Выступая в качестве обновителя пифагорейской жизни, Аполлоний должен был придать ее правилам нормативную определенность. Исходные его сведения были ограничены и противоречивы, так что систематизировать их было недостаточно — следовало из осколков утраченной системы построить (сочинить) новую, пусть с добавлением новых элементов. Аполлоний, видимо, такую систему создал и правилам ее следовал, но никоим образом не мог объявлять свою доктрину личным изобретением — тогда она не была бы пифагорейской, — а должен был возвести ее к основоположнику (Пифагору) и первоисточнику (восточным мудрецам, наставникам Пифагора). Традиционным способом обоснования пифагорейской жизни была «Жизнь Пифагора» — образцовая модель для подражания (так Аристоксен некогда создал биографию образцового философа — основоположника умозрительной науки). Следовательно, выработав на основании разнородных свидетельств и собственных умозаключений представление о пифагорейских нормах, Аполлоний затем создал соответствующего этим нормам Пифагора и этому своему созданию подражал. Тем самым и Филострату, гораздо более образованному и потому еще гораздо неоднозначнее воспринимающему версии пифагорейского предания, никак нельзя было описать жизнь истинного пифагорейца, прежде не узнав, какой у того Пифагор. Зато, заполучив образец, ему было гораздо легче подверстать к этому образцу разрозненные сведения о своем герое, которого при жизни и философом-то почти никто не считал.

Между тем можно утверждать, что сам Аполлоний не только причислял себя (вслед за Пифагором) к истинным любомудрам, но и старался сочетать ученую версию пифагорейской легенды с баснословной. Судя по пересказу Порфирия («Жизнь Пифагора», 2), Пифагор Аполлония был сыном знатной самиянки и Аполлона (мотив, определенно восходящий к Гераклиду), но при этом получил превосходное образование, побывав учеником Ферекида, Гермодаманта и Анаксимандра (явная рационализация образа). Также и Аполлоний у Филострата не только воплощение Протея, не только помнит свою предыдущую жизнь и творит чудеса, но смолоду усердно учится у представителей различных философских школ, ведет дружбу с философами разных направлений и очевидно причастен общепринятому философскому быту своего времени, включая даже и связи с сенатской оппозицией. Последнее существенно. Во времена Аполлония философы (преимущественно стоики) принимали участие в общественной жизни, влияли на умонастроение римской знати, дружили с опальными вельможами, подвергались гонениям — их социальная активность была если не значительной, то заметной, и общефилософский этикет такую активность предполагал. Политическая деятельность древних пифагорейцев разворачивалась в совершенно иных условиях, и расстановка сил в италийских городах VI—V вв. до н. э. имела мало общего с расстановкой сил в мировой державе, какой была Римская империя I в. Равным образом древние греческие тирании, представлявшие собой достаточно определенный вид общественного устройства, совсем не были похожи на специфическое единовластие римских императоров, применительно к которым слово «тиран» употреблялось уже только как ругательство, тогда как в эпоху ранних тираний этот термин был чисто политическим, применяясь одинаково к мудрому Периандру и жестокому Дионисию. Однако предания о неладах Пифагора с древними тиранами существовали, тираноборство Эмпедокла было общеизвестно, и можно полагать, что Аполлоний в своей книге использовал этот мотив, представив Пифагора не просто противником некоторого конкретного (и уже полузабытого) общественного устройства, но активным борцом с неправедной властью и всеми формами беззакония, — такое поведение соответствовало и социальному престижу божественного мудреца и духу времени. Сам Аполлоний вряд ли мог следовать этим общефилософским нормам, хотя возможно, что массовое гонение на философов при Домициане как-то его и задело[520]. В целом попытка Аполлония попасть в резонанс с современной ему философией реализовалась только в намерении (т. е. в книге), и воспроизвести свой умозрительный идеал он оказался не в состоянии.