Жизнь Артемия Араратского

Рассказ о мерк-кулапском священнике вызвал возмущение у Седракяна и дал повод для длинных язвительных рассуждений, где досталось не только Араратскому, но и "священнику-разбойнику" за недостойное его сану занятие. По поводу этого эпизода Седракян пишет: "Читателю остается принять одно из двух: или то, что знакомство с разбойником-священником и получение от него подарков относится к числу обычных выдумок автора, или же что он еще в юности до поездки в Россию занимался воровством и проводил время в сообществе разбойников".

Оставив на суд читателя эти крайне тенденциозные заключения Седракяна, следует заметить, что в эпизоде о "священнике-разбойнике" отражен один из характерных моментов жизни народа, когда еще дремлет его самосознание. Мзрах, как писал Тадевос Авдалбегян, — возмутитель общественного спокойствия, выразитель начальных форм протеста против социального гнета. Он прибегает к разбою по идейным мотивам как защитник обездоленных. Мзрах себе ничего не берет лишнего, добычу отдавая бедным, как бы возвращает принадлежащую им часть, богатыми присвоенную.

Т. Авдалбегян образ Мзраха ставил в один ряд с аналогичными образами народных мстителей в мировой литературе.[156]

Частные замечания А. Е. С., относящиеся к фактической основе книги Араратского, не лишены основания. В ней реальные факты перемешаны с вымыслом, украшениями авторской фантазии. По этому поводу Н. Я. Марр замечает: "Всюду божия милость оссияет самохвального автора и охраняет его от гибели. Но если божьей милости обязан Артемий своим спасением, когда, например, около Тегера осенью в Амбердской речке сшибло его водою и понесло, то исключительно воображению Артемия обязаны мы самым приключением, так как нельзя себе даже представить, каким образом осенью, т. е. в самое скудное по обилию воды время года, этой реченкою, и в обыкновенное-то время едва заметною, мог быть увлечен кто-либо, если бы даже он того захотел".[157]

Книга Араратского полна выдумок и порою эпизодов, граничащих с фантазией. С этим трудно не согласиться. Однако, основываясь на этом, не следует вычеркивать ее значение.

Жизнеописание Араратского, при всех его особенностях, представляет немалый интерес для истории и для истории литературы. Оно содержит ценные сведения исторического и этнографического характера. Если в нем даже не было бы ничего другого, кроме описания типичных эпизодов из жизни крестьянства Араратской долины, современника и очевидца важнейших событий на Кавказе в конце XVIII века, то все это было бы вполне достаточно, чтобы к запискам Араратского относиться с должным вниманием.

Книга Араратского получила должную оценку еще в конце прошлого века. Вслед за выступлением А. Ерицяна, после выхода армянского перевода, в журнале "Тараз" появилась информационная заметка, в которой автор не только хвалил язык перевода, но и отмечал значение книги Араратского как "вспомогательного исторического источника", где читатель найдет "достаточные сведения об армянской жизни". Заметка была посвящена главным образом переводчику П. Прогляну, и рецензент ограничился лишь беглыми замечаниями.[158] Более значительной и подробной оказалась рецензия, помещенная в общественно-литературном журнале "Мурч" ("Молот"), в которой автор отметил важное значение книги Араратского, "проливающей свет на семейную, сельскую, духовную и политическую жизнь ереванского ханства (ныне части ереванской губернии) и грузинского царства того времени. При помощи этой книги мы становимся почти очевидцами положения Закавказья до русского владычества так, что ни один историк не мог бы так рельефно показать эту навсегда прошедшую жизнь". Рецензент отмечал в книге Араратского и наличие острых социальных мотивов. "Что из себя представляли права личности, — писал он, — даже с точки зрения ограждения ее безопасности от всякой эксплуатации и затрагивающего ее честь произвола со стороны богачей, органов власти, для этого надобно читать "жизнь Араратского", написанную простым языком, без украшений и даже с некоторым юмором".[159]

3

При оценке книги Араратского нельзя не считаться с ее жанром. Неправомерно было бы предъявлять к ней требования, уместные, если б перед нами была историческая хроника, где на первом месте должна быть достоверность сообщаемых фактов.

Книгу Араратского следует рассматривать не как историческую хронику, хотя в ней и нашли отражение важнейшие события жизни Закавказья в конце XVIII столетия, не как путевой дневник, куда изо дня в день добросовестно вносились записи чисто фактического характера, хотя она и написана в виде автобиографических записок.

Книга Араратского — памятник русской литературы начала XIX в. и по своему жанру и стилю примыкает к литературе путешествий, получившей широкое распространение в конце XVIII в.