Жизнь Артемия Араратского

В предисловии к своей книге Араратский не скрывает ее зависимости от "примера многих изданий", существующих образцов жанра. В то время их было много, в числе их "Путешествие из Петербурга в Москву" (1790) А. Н. Радищева и "Письма русского путешественника" (1797) H. M. Карамзина. Знал ли Араратский о книге Радищева, трудно сказать, но с "Письмами" Карамзина возможно, что он тогда уже был знаком. Одно ясно, что в поле его зрения находились какие-то образцы, которыми он пользовался.

Жанр "путешествия", к которому примыкали произведения эпистолярно-мемуарного, автобиографически-интимно-исповедального содержания, был весьма удобной формой, позволяющей включить в повествование разнородный материал жизненных наблюдений, описание, рассказ, вставные новеллы, рассуждения, нравоучительные сентенции.

С этой точки зрения книга Араратского не представляет исключения. Она находится в русле русской литературы путешествий, жизнеописаний (автобиографических записок) с элементами приключенческого романа.

За два года до появления жизнеописания Араратского в Москве вышла книга под заглавием: "Жизнь знаменитого астраханца, или странные приключения Улибара, сына одного богатого мурзы, извлеченные из его записок". Автор ее, так же как и Араратский, "любил записывать все свои приключения", так же как и Араратский, с самых детских лет почувствовал склонность к наукам. Особенно наглядно видна возможная зависимость Араратского из предисловия к "Жизни знаменитого астраханца", в котором автор, не пожелавший обнародовать свое имя, писал: "Люди, приобыкшие к обыкновенным в жизни человеческим обстоятельствам, станут, может быть, удивляться и не верить моим приключениям; но я предуведомлю их, что все представленные в сей книге происшествия в самом деле случились почти так же, как они в ней описаны. В рассуждении же особ, упоминаемых мною, не нашел я за нужное объявить настоящие их имена, так же и собственное мое". "Знаменитый астраханец", так же как и Араратский, после многих превратностей судьбы благополучно прибывает в Петербург.

И в той, и в другой книге много нравоучительных сентенций об умеренной счастливой жизни, о добродетелях и пороках, о пользе знаний, "презрение к тщетным и суетным предметам".

"Жизнь знаменитого астраханца" по своему сюжету мало напоминает книгу Араратского, тем не менее в идейной канве и манере повествования имеются черты, которые сближают эти два произведения, написанные в форме автобиографических записок. Араратский умело использует опыт модных для того времени занимательных книжек, с нравоучительно-сентиментальными, приключенческими, а порою и авантюристическими элементами. В рассказе о своей жизни Араратский часто прибегает к шаблонам, создает искусственные ситуации, вопреки логике реальных фактов, для большей драматизации и усиления эффекта он устраивает внезапные встречи "по щучьему велению, по моему хотению". Читатель ждет, что вот-вот оборвется достопамятная жизнь героя, но невероятный случай, или "божьий промысел", спасает его от смерти, и это происходит так часто, что становится невозможным верить автору.

В кратком предисловии к своей книге Араратский говорит: "Я записывал все со мною встретившиеся приключения и, дополняя по времени, собрал и составил из них полную жизни моей историю". Араратский как бы предвидел, что многое в его книге покажется читателям неправдоподобным, вымыслом, предупреждает их и специально подчеркивает документальный характер сообщаемых фактов: "Издавая сие, — пишет он, — я долгом поставляю предварить читателей, что в книге жизни моей не найдут они никаких риторических украшений, хотя и есть некоторые места, в которых можно было бы распространиться в них. Я писал просто только то, что со мною действительно было, не прибавляя ни одного слова лишнего, которого не было сказано, а старался еще всеми мерами скрыть многое".

Верить в искренность этих слов было бы опрометчиво. Как, например, объясняет автор мотивы, побудившие его взяться за перо? Он оказывается решился на это лишь потому, чтобы принести "благодарность, во-первых, всевышнему" и, во-вторых, покровительствовавшим ему "великодушным и добродетельным людям". Этим автор подчеркивает, что им руководило не корыстолюбие, не жажда славы и не воспевание своей личности, а лишь чувство благодарности "всевышнему" и добрым людям, спасшим его жизнь.

Араратский изображает дело таким образом, что якобы у него не было особого желания издавать свои записки, что принудили его к этому другие, "некоторые особы", заставившие, наконец, перевести рукопись "на российский язык". Этим подчеркивается бескорыстие и благородные побуждения автора.

Канва автобиографического рассказа в книге Араратского так же проста и примитивна, как и ее идейная концепция. Все действующие лица разделены на две группы: злых ("жестокосердых", "тиранов", "злодеев", "извергов") и добрых ("чувствительных"). В первую включены все те, кто мучает, терзает автора (и его мать), во вторую — "благодетели", кто сочувствует ему, помогает, спасает от бед, спасает от гибели.