Жизнь двенадцати цезарей

и хотел запретить эдиктом приносить в жертву быков. Также он едва ли когда мог дать на первых порах заподозрить себя в алчности или скупости, и как частный человек, и как император. Напротив, он не раз подавал живые примеры не только воздержанности, но и щедрости. Он делал богатейшие подарки всем приближенным и, прежде всего, строго советовал им не обделывать грязных делишек. Он не принимал ни одного из оставленных ему наследств, когда у завещателя оказывались дети, и объявил недействительным даже один из пунктов духовной Русция Цепиона, который обязывал своего наследника ежегодно выдавать каждому вступающему в курию сенатору известную сумму денег. Всех привлеченных к суду, если их имена были выставлены в Государственном казначействе за пять лет до вступления его на престол, он объявил свободными от преследования и не позволял привлекать к суду ранее года, с условием, что обвинители, в случае проигрыша процесса, будут в наказание сосланы. Квесторские писари, занимавшиеся, по обыкновению, в нарушение Клодиева закона[554], торговлей, были освобождены Домицианом от наказания за прошлое.

Земли, оставшиеся свободными в разных местах, после раздела их между ветеранами, он отдал в пользование прежним владельцам вследствие права давности. От ложных взысканий в пользу казны он отучил при помощи суровых наказаний ложным доносчикам. При этом получили общую известность его слова: «Государь, оставляющий доносчиков без наказания, плодит их».

Но он изменил заветам милосердия и бескорыстия и, прежде всего, выказал свою жестокость, а потом уже алчность. Он приказал убить еще молодого и притом тяжелобольного ученика пантомима Парида за то только, что талантом и наружностью он очень напоминал своего учителя, а Гермогена Тарсского — за намеки, сделанные им в некоторых местах своей «Истории», переписчиков же его труда велел даже распять на кресте. Когда один отец семейства выразился об одном фракийце, что, не уступая мирмиллону, он уступает распорядителю игр[555], император приказал вытащить его с его места на арену, привязать к нему доску с надписью: «Этот сторонник партии фракийцев виновен в оскорблении величества» — и затем бросить собакам.

Домициан казнил очень многих сенаторов, в том числе нескольких консуларов, например, Цивику Цереала, когда последний был проконсулом в Азии, или Сальвидиена Орфита и Ацилия Глабриона — в то время как они находились в ссылке. Их казнили под предлогом затеваемого ими заговора, а остальных по самым ничтожным обвинениям. Так, Элий Ламия поплатился головой, правда, за двусмысленную, но старую и безобидную шутку, — когда император, отняв у него жену, стал хвалить его голос, Ламия сказал, что сидит на диете, затем, когда Тит советовал ему жениться вторично, отвечал: «Μὴ ϰαὶ σύ γαμῆσαι ϑέλει»[556]. Сальвий Кокцейан погиб за то, что праздновал раньше день рождения своего дяди, императора Отона, Моттий Помпузиан — за то, что его считали в народе потомком царственного дома, что у него была нарисованная на пергаменте карта света, далее, что у него нашли выписанные из Тита Ливия речи царей и полководцев[557], и, наконец, за то, что он назвал своих рабов одного Магоном, другого — Ганнибалом. Саллюстий Лукулл, легат Британии, был казнен за то, что позволил называть копья нового образца «лукулловскими». Юний Рустик — за то, что издал сочинение, где отзывался с похвалой о Пете Тразее и Гельвидии Приске, называя их людьми «олицетворенной честности». Под предлогом последнего процесса Домициан приказал выслать всех философов из столицы и Италии. Он велел казнить и сына Гельвидия, обвиняя его в том, что он в заключительном фарсе одной трагедии намекал, в лице Парида и Эноны[558], на развод императора с его супругой, и одного из своих двоюродных братьев — Флавия Сабина, за то, что в день консуларных комиций, где он был назначен консулом, глашатай публично назвал его, по ошибке, вместо консула императором.

Вскоре после победы над восставшими против него он выказал еще большую жестокость. Отыскивая скрывавшихся участников заговора, он подверг новой до того пытке многих сторонников противной партии, — приказывал сжигать их члены, а некоторым велел отрубить руки. Ни для кого не тайна, что из более известных лиц он простил только двух, трибуна, имевшего право носить тогу с широкой полосой, и центуриона. С целью легче доказать свою невиновность они объявили себя педерастами и сказали, что не могли пользоваться вследствие того никаким уважением ни со стороны своего начальника, ни со стороны солдат.