Жизнь и слово

Каждое утро, в половине девятого, Осип Иванович спешит по Невскому проспекту — от Аничкова моста к Полицейскому. В шесть вечера он бредет от Полицейского моста к Аничкову — и все по одной и той же по правой стороне проспекта. Осип Иванович за свою жизнь Невского ни разу не переходил и другой дороги не искал (он за всю жизнь и Невы-то не видел — о других частях города, даже близлежащих, он толкует понаслышке); лишь однажды подвыпившие сослуживцы завезли его обманом в сторону от Невского (чуть со страху не умер!); и больше никогда — никогда! — ни шагу в сторону: в девять от Аничкова моста к Полицейскому, в шесть — от Полицейского к Аничкову. От девяти до шести Осип Иванович переписывает в канцелярии бумаги для князя Трухина-Соломкина. «Он переписывал все, что ему наваливали на стол, от слова до слова, от буквы до буквы, и никогда не ошибался…» Он даже не понимает, о чем пишет. Садится на табурет, чинит перья, линует бумагу и водит, водит рукою, заботясь лишь о том, чтобы буквы выходили круглые и крупные. «Если бы ему дать перебелить приговор на ссылку его самого в каторжную работу, он бы набрал и отпечатал его четким пером своим с тем же всегдашним хладнокровием, ушел бы домой, спокойно лег бы почивать, не подозревая даже, что ему угрожает». Дома для приработка Осип Иванович клеит пилюльные коробочки и снабжает ими соседа-аптекаря («изобретательность несытого желудка»). Осип Иванович ведет, правда, дневник, но в тетрадь, которой люди доверяют сокровенные мысли, бедный переписчик заносит рецепты изготовления зеленых чернил и расчеты, которые помогут ему из одного листа цветной бумаги нарезать побольше коробочек для пилюль… Рассказ Даля про маленького чиновника Осипа Ивановича называется «Жизнь человека, или Прогулка по Невскому проспекту».

Жизнь бедного труженика, жизнь человека превратилась в ежедневную прогулку от моста до моста, всегда по одной стороне улицы. Это смешно, это грустно, это несопоставимо: труженик («завалили перепиской… даже, с позволения сказать, пот прошиб и носу некогда утереть было») и — прогулка, но в том-то и беда, что между утренней и вечерней «прогулками» ничего нет. Жизнь, заполненная «делом» так, что носу утереть некогда, бездельна (вычерчивание, «печатание» непонятных слов из букв, превратившихся в какие-то «условные знаки»), жизнь бесцельна, жизнь проходит, но ее нет — только утренние и вечерние пробежки («прогулки») по Невскому проспекту. Даль рассказывает про жизнь человека, в которой ничего не происходит, про жизнь человека, которого словно бы не существует: существование Осипа Ивановича ощутимо, заметно лишь в этом движении (и то — не отдельном, а в толпе, в потоке) от Аничкова до Полицейского моста и обратно.

Владимир Иванович Даль с 1841 года живет снова в Петербурге, между Аничковым мостом и Полицейским. Теперь он человек и вовсе значительный — управляющий канцелярией при министре внутренних дел; его называют «правой рукой министра». Даль (как сказано в формуляре) и в столице исполняет «особо возложенные на него поручения», и канцелярия, которой он управляет, называется Особенной — такая особость ему еще больше весу придает. «Тот пост, который Вы занимаете, при Вашем чипе, орденах», — пишут Далю в эти годы просители. Он, и правда, уже статский советник (без пяти минут генерал), имеет Владимира 3-й степени, Станислава 2-й с короною, и Анну, и иные регалии; он знает веселую приговорку: «За Тульчин — чин, за Брест — крест, а за долгое терпенье — сто душ в награжденье»: у него все есть — чин, крест, даже тысяча десятин (без душ), всемилостивейше пожалованных в Оренбургской губернии, которыми он, однако, не воспользовался. Даль живет в доме министерства внутренних дел, чтобы пройти к нему, надо свернуть с Невского, проследовать мимо Публичной библиотеки, через площадь Александрийского театра, войти в подъезд и подняться на девяносто ступеней вверх, в четвертый этаж; весь второй этаж занимает сам министр.

Многие просители, пожилые — с одышкой и тяжелой походкой, и юноши — с легким дыханием и легким шагом, исполненным надежд, карабкаются, всходят, взбираются, взлетают на высоту девяноста ступеней — «искатели мест и наград», говорит о них мемуарист, и добавляет, что Даль «всегда был для них невидимкой». Он не любит протекцию: «протежировать — покровительствовать, заступничать, держать любимцем» и, самое главное, «давать ход не по заслугам», — «несносно честный и правдивый» Даль!