Жизнь и слово

Сам Даль не замечает крутизны девяноста ступеней. Ох, недаром его превосходительство управляющий Особенной канцелярией поселил несчастного Осипа Ивановича где-то рядом с собой — упоминаются Александрийский театр, Публичная библиотека, мимо которых пробегает в половине девятого и в шесть маленький переписчик. Он заходит невидимый — растворенный в воздухе Невского втекает — в канцелярию чиновника особых поручений при министре внутренних дел: один шаг — и вот они рядом: ничтожнейший Осип Иванович и влиятельнейший («правая рука»!) Владимир Иванович. Оба в конечном счете заперты между Аничковым мостом и Полицейским, оба день-деньской гнут спину за письменным столом, оба выводят за годы службы тысячи, миллионы слов, за которыми не видят дела. «Боже мой, что за толщи исписанной бумаги сваливаются ежегодно в архив и пишутся, по-видимому, только для архивов… Все дела делаются только на бумаге, а на деле все идет наоборот и гладко только на гладкой бумаге…» Это уже не из рассказа — из письма Даля к приятелю.

Чиновникам обернуться некогда, впрямь, и носу некогда утереть: в министерстве разрабатываются проекты улучшения быта крестьян, предлагаются меры по устройству бедных дворян, составляется устав губернских правлений, исследуется жизнь «инородцев» и характер религиозных ересей. Министерство, кроме того, ведает полицией, делами о государственных преступлениях, народным продовольствием, статистикой, дворянскими выборами, разрешением публичных лекций, выставок и съездов, сооружением памятников — всего не перечесть… (С некоторых пор в обществе ходят слухи, что Особенной канцелярии поручено подготовить записку об уничтожении в России крепостного права…)

Можно сочинить предлинный список важнейших поручений, особых и неособых, которые исполняет Даль при министре, но что толку составлять проекты, вносить предложения и строить предположения, когда бумаги, составляемые в министерствах и канцеляриях, совершенно не соответствуют живой жизни, когда все твои помыслы о народном благе никому не приносят пользы, когда какой-нибудь следственный пристав зацепится в твоем предписании за буковку, за словечко и пойдет «мотать требушину» с невинного, а те, о чьем благе ты хлопочешь, убегают от твоих предложений и предположений, как черт от ладана. и норовят по старинке положить в крепкую ладонь полицейского или какого иного чина ассигнацию нужного достоинства?..

Герой одной из Далевых повестей, не Осип Иванович — другой (в полном согласии с автором, конечно), говорит с безысходной тоской: «Мне иногда до нестерпимости трудно было жить и служить, и я не скоро обтерпелся. Всякая несправедливость казалась мне дневным разбоем, и я выступал против нее с такою же решимостью и отчаянием, как противу человека, который бы душил подле вас кого-нибудь, ухватив его за горло: где кричат караул, туда я бросался со всех ног. Но я большею частию оставался в дураках, заслужил только прозвание беспокойного человека, а горю помогал очень редко…»

В «Толковом словаре» неожиданно встречаем самостоятельное определение: «Беспокойный человек. Последнее означает также человека правдивого, но резкого, идущего наперекор неправде и беспокоящего ее покровителей».

Осипы Ивановичи всех чинов и званий, пишут, пишут: в министерстве внутренних дел ежегодно регистрируется около ста тысяч входящих бумаг и около восьмидесяти тысяч исходящих. Даль заносит в тетрадку канцелярскую шутку: «Это мы пишем или к нам пишут? — спрашивал начальник каждый раз секретаря своего, прочитав бумагу от начала до конца внимательно вслух».

И снова — уже не шутя: «Писать бумаги мы называем дело делать; а оно-то промеж бумаги и проскакивает, и мы его не видим в глаза…»

…Даль сворачивает с Невского, через площадь Александрийского театра идет, задумавшись, к дому министерства внутренних дел. На стене Публичной библиотеки, в вышине, между колоннами, стоят статуи великих мужей древности: поэты Гомер и Вергилий, историк Геродот, врач Гиппократ, математик Евклид. До их вершин не доберешься по служебной лестнице, по ступенькам чинов и должностей. К их вершинам поднимают великие дела.

«ОСОБЕННАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ»

Но Далево дело между бумаг не проскакивает, и своему делу Даль в глаза смотрит.

Вот он нетерпеливо срывает сургучные печати с пакетов, которые со всех концов России, из всех губерний шлют и шлют в Особенную канцелярию. Отчеты, отчеты — разве хватит времени прочитать эти бесконечные одинаковые листы, на которых одинаковым почерком выведены одинаковые пустые слова, бездонной пропастью отделенные от жизни?.. Но Владимир Иванович жадно перебирает бумаги. Ага!

— Известно ли вам, господа, что в Вологодской губернии пчелу называют медуницей?..