Жизнь идиота

Отвлечению посодействовала моя энергичная жена Светлана. Сусанинская средняя школа (шестьдесят километров от Питера по дороге на Вырицу) хорошо помнила ее как физика. Составить протекцию даже такому чудаку, как Отряскин, труда ей не составило.

Решалось еще одно важное дело: закон позволял учителям снимать угол у местных жителей, временно там же прописываясь.

Подобный ход конем был безупречен — местная веселая любительница самогоноварения и прибауток бабушка Ксения, у которой мы со Светланой еще молодоженами ютились в шестиметровой комнатке, тут же пошла на сделку.

Да Отряскин у нее и не жил — мотался в школу из города, а деньги старушке исправно платило государство.

Так «приметив-рок» на время стал педагогом.

Не знаю, о чем он рассказывал местным детишкам, но в том, что с удовольствием после занятий гонял с ними в футбол, — не сомневаюсь.

А экономика «Союза нерушимых» все веселее шла под откос. Горбачев витийствовал, власти на местах добрели. Гласность вовсю распахнула свои крылья и над ободранным Ленинградом, и над Сусанином, и над такими представителями прежде гонимой музыки, как наш главный герой.

О, эта сладостная заграница!

Наконец-то в сторону солнечного заката распахнулись — правда, не двери и даже не окна, а еще только форточки.

Доморощенными Гилморами и Дэвисами заинтересовались, скорее, как экзотикой — наше дурачье обрадовалось и повалило покорять пока что еще только Варшаву и Прагу.

«Джунгли», захватив Мягкоступова, укатили в Польшу на рок-фестиваль. А я остался ждать возвращения.

Тамошние дороги Отряскина просто восхитили.

— Дуешь с аэропорта как по маслу — хоть бы одна колдобина! — восхищался он. — Автобан, одно слово!

О самом фестивале особых рассказов я не дождался: понял, что пионеры советского рока стояли табором чуть ли не под самым Краковом (а может, и под Варшавой) и что-то удачно играли. Кажется, даже записались.

Потом была Дания, опять лихорадочные записи в студиях, какой-то то ли датчанин, то ли финн с гармошкой.

И в итоге — сведенные позднее в пластинку «Шесть марокканских ямщиков» несколько композиций: в одной из них Отряскин излил всю свою светлую грусть по поводу кражи у него инструмента.

Продолжение бродяжничества

В Питере возвращенцев не ожидало ничего хорошего: рок и попса еще собирали залы, а вот что касается «серьезной музыки» — наступала полная амба. Отряскин задумывался все чаще и чаще. Перспектив он уже не видел и потихоньку превращался в бродягу космополита: вновь где-то болтался — ездил, кажется, в Берлин.

Депрессия то покидала, то возвращалась; подозреваю, мой друг ей не на шутку нравился. По крайней мере, разводиться они в то время еще не собирались.

Напротив, роман со средней сусанинской школой довольно быстро завершился: педагог-авангардист предпочел свободу.

И продолжал мыкаться по квартирам и коммуналкам, тягая с собой свой рюкзачок.

Однажды он заявился ко мне, мрачный и традиционно бездомный.

— Только не кури! — просили мы с женой, отдавая ключи от собственной купчинской комнаты. — Соседка дыма терпеть не может. А там хоть год обитайся…

Славный гитарист продержался неделю.

— Ну а как тут еще быть с этой свинской жизнью, — жаловался он, собирая вещи. — Такое вокруг творится. Пришел, не выдержал, затянулся пару раз…

В комнате были прокурены даже стены: нервничал Андрюха, конечно, здорово.

— Может, женишься на какой-нибудь местной? — взмолился я, когда мы оказались на улице. — Подлечишься. Остепенишься. Смолить бросишь. А то — вот, за сердце хватаешься каждую минуту.

— Сам думаю! — нервно признался Отряскин.

И в очередной раз закурил.

Женитьба

Невероятно, но он женился. Подозреваю, с тоски. Свадьбу я пропустил. Однако на следующий день повез подарок — дефицитное тогда постельное белье.

Опять была очередная старая квартира в старом запущенном районе — с коридорами, комнатами, проигрывателями, колонками, брошенными на полу вещами.

Невесту помню смутно — что-то маленькое, серенькое, но с гонором и жаждой творчества.

Мать новобрачной (тоже творческая натура — то ли артистка, то ли художница) от отчаяния заламывала руки: знала — ничего хорошего с подобным зятьком не получится. Впрочем, доченьке-тусовщице все это было по фиолетовому барабану.

Отряскин по-прежнему думал о заоблачном, ковырял в носу и страдал.

Тут и кретин мог заметить: долго идиллия не продолжится.

Через месяц новобрачный забрал вещи и опять куда-то ушел.

Пропал мой подарок!

Страна проваливалась: открыли границы, расколотили Берлинскую стену. Тихой сапой от пускающего пузыри соцлагеря отделились поляки, венгры и чехи.

Все это передавалось по телевизору, разгорались дискуссии, ведущие были просто невменяемы. Потоком шли демократические «Взгляды», «Точки зрения» и прочая белиберда.

На местном «Чапыгина, 6» гремел «Музыкальный ринг» журналистки Максимовой.

Лебединая песня «Джунглей»

Последний раз я увидел отряскинское детище именно на голубом экране.

Сказать, что у меня защемило от ностальгии сердце, нельзя: я был уже давно и по горло занят другими делами.