«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

На дворе забибикал грузовик Карлуша, хозяина гаража, он вместе с Жозе ехал за покупками, о которых говорила вся деревня. С достоинством, от которого сквозило неизбежностью, Жозе застегнул злополучную рубашку, взял в руки свой картуз и направился к двери.

— Не забудь, скоро плотник привезет дерево для кроватей. Откроешь ему комнаты, но глаз с него не спускай, его помощник нечист на руку. Нас раньше ужина не ждите, на ужин тоже не ждите, ешьте без нас. Если что случится непредвиденное, позвоню. ВСЕ. ЧАО.

Лусия торопливо сунула ему в руки сверток с едой, потому что знала, сам не попросит. Жозе, сдерживая улыбку, вышел во двор. Эти люди за несколько лет стали для него настоящей семьей, которой он почти не знал. И хотя, если бы у него был выбор, он предпочел что-нибудь иное, но так распорядилась судьба, и он был доволен ею, что о нем есть, кому заботиться.

23

Алексу всегда хотелось, чтобы любимая им женщина стала ему матерью. Как ни странно, но ни одна из них не была на нее похожа, ни внешне, ни своим отношением к нему. Нет, конечно, его мать не была идеалом, но ему был нужен не идеал, а человек, которому без оглядки он смог бы доверить свою жизнь, если понадобилось бы… то есть такая степень доверия.

Мать Алекса не была ни умной, ни слишком доброй, ни излишне внимательной, но у нее было одно бесценное для каждого ребенка качество, она безоговорочно обожала его со всеми его недостатками, и не пыталась бороться ни с одним из них. А все жены Алекса как раз наоборот, наступали на одни и те же грабли и тем самым разрушали все хорошее, что было, они пытались переделать, изменить, помочь Алексу преодолеть свои слабости и недостатки, а на самом деле лишь вгоняли его в депрессии и запои.

Ах, мама, мама, они никогда не были по-настоящему близки, как ему хотелось.

Мать всегда была чем-то занята, когда их оставил отец Алекса, ей совсем стало не до него, ей нужно было его кормить и одевать, а двенадцатилетнему подростку так хотелось тепла, надежности, всего того, что как раз и не в состоянии была дать издерганная тридцатилетняя женщина, которой самой очень хотелось тепла и надежности.

Он так давно не позволял себе скучать, что сейчас на него нахлынула огромная волна нежности к самому близкому человеку на свете. Алекс перестал перебирать вещи прошлого, те мелочи, что посторонним показались бы хламом, но для каждого являются вместилищем памяти. Он почувствовал непреодолимое желание позвонить матери.

Именно захотел, а не как обычно «должен». В тот момент, когда он поднялся, в проеме чердачной двери возникла отчаянно жестикулирующая фигура Жуаны.

— Синьор. Телефоно. Очень важно.

Смутная тревога зашевелилась в груди Алекса, но он усилием воли отогнал ее.

— Месье, меня зовут Ингрид…, — чувствовалось, что русская речь дается женщине с трудом, возможно, даже читает по написанному заранее, — я сиделка ваш мама…

— Что? Что-то случилось с мамой? — Александр боялся слушать, что ответят, поэтому поторопил сиделку и попросил перейти на английский.

— Ваша мама думает, что умирает, и попросила меня связаться с вами. Но сразу хочу Вас заверить, что никаких тревожных клинических показателей у нее нет. Скорее всего, ее расстроило письмо, которое она получила из Москвы.

— Какое письмо?

— Не знаю. Мадам не сочла нужным рассказать, но она долго плакала над ним, а потом заявила, что умирает, и ей необходимо переговорить с сыном затем, чтобы проститься…

Александр боялся дышать, он давно привык к тому, что это он умирает, а весь остальной мир остается горевать без него. И вот этот миропорядок оказался миражом. Грудь стальным обручем сдавило горе. Мама, та самая, которая была всегда и, так казалось, будет всегда, может покинуть его, не он ее, а она его. Он оказался к этому не готов.

Алексу пришлось примириться с мыслью о собственной мучительной агонии и именно в тот момент, когда он твердо решил бороться за жизнь до конца, такой удар под дых. На одно лишь мгновенье ему захотелось все вернуть назад, но он быстро понял, что обратного пути нет.

Голос матери был слаб и жалобен. Полное отсутствие помех и искажений лишило разговор реальности. Теперь это был звонок не из далекой Швейцарии, а из еще более далекого загробного мира.

— Сынок… я умираю…

— Ну, что ты говоришь, мамуля?

— Я знаю, что я говорю…

Спокойная уверенность в голосе матери удержала Алекса от бессмысленного отрицания.

— Об одном только жалею… что не удалось повидать тебя…

— Мамочка, я обещаю, что через месяц…

— Сынок… неужели ты думаешь, что мне приспичило пошутить… или таким гнусным шантажом заманить тебя к себе на свидание? А?

Попробуй-ка найти правильные слова в подобном разговоре… вот и Алекс не знал, то ли отговаривать, то ли сочувствовать. Понимая, что и то, и другое глупо, он только промямлил:

— Я правда собирался приехать…

Это прозвучало, как самая пошлая отговорка, но только он знал, что это самая настоящая пронзительная правда. Но, видимо, запоздалая.