«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

Игорь Михайлович осторожненько опустился на широкий подлокотник кресла, Вера, слегка помедлив, привалилась к нему плечом. Столько доверия и тепла было в этом, что тревога Игоря Михайловича сразу улеглась, но он знал, что Веру что-то беспокоит. Игорь Михайлович слегка приобнял жену за плечо и тоже стал смотреть на пламя и ждать, когда Вера поделится с ним своими тревогами. У них всегда было так, проявлять назойливый интерес было не в характере их отношений.

— Ты сильный… — не отрывая взгляда от игры огня, тихо проговорила Вера, — ты сильный и добрый.

Игорь Михайлович улыбнулся, он-то хорошо знал, что именно жена делала его таковым.

— Я никогда не видела тебя слабым, но не все такие… Сегодня мне приснился Александр, он был такой жалкий, что от этого я проснулась. Пожалуйста, не подумай, что я по нему скучаю, это чушь. Но он мне родной человек, и я чувствую, что ему плохо. Так бывало и раньше. У меня к нему почти материнские чувства, когда ему плохо, я чувствую ответственность за него. Обычно я отгоняю подобные мысли… Игорь, сколько я помню, ты никогда даже не болел ничем серьезнее ОРЗ. Да. Наверное, поэтому…

— Верочка, не ищи оправдания своим чувствам, не надо. Я никогда не понимал, за что ты могла любить подобного типа, для меня это загадка. Но твои чувства достойны уважения, и я постараюсь понять их. Если тебя так сильно заботит этот…

На лице Веры отразилось страдание, ее ранила неприязнь мужа.

— Не суди его. Он хороший, он гораздо лучше своих поступков. Он — дитя. Непоседливое и открытое, которое причиняет боль без умысла.

— Извини, если я заставил тебя принять решение не ехать к нему. Я аннулирую твое решение, можешь передумать.

Этот разговор был очень неприятен Игорю Михайловичу. Обычно спокойный до чопорности, он разгорячился, и это чувствовалось по глуховатому оттенку голоса, что выдавало сдерживаемый вулкан эмоций, и по нехарактерной для него манере выплевывать слова.

Все двадцать лет, что они были женаты, Вера не давала Игорю Михайловичу ни малейшего повода для ревности, что не означало, что она не нравилась мужчинам, совсем нет, но ей удавалось приручать их и делать из них «друзей дома». К этому он привык, но злополучный и порочный Алекс не давал ему покоя, особенно вначале, когда он замечал грусть в глазах Веры. Конечно, Игорь Михайлович никогда не подавал виду и никогда не считал его соперником, хотя бы потому, что он был химерой. Но, к сожалению, он не мог залезть в память Веры и вычистить все воспоминания о нем, здесь он был бессилен. Но он довольствовался тем, что их пути никогда не пересекались. А тут…

— Ты можешь поехать, если считаешь это нужным. Вера, ты слышишь?

Она слышала, просто ей не хотелось говорить в подобном тоне. Меньше всего ей были нужны чьи бы то ни было разрешения, даже мужа. В их отношениях Вера всегда ценила доверие и понимание, и вдруг такой, почти нравоучительный тон. Сейчас ей так нужна была его поддержка, она обернулась и посмотрела ему в лицо. Игорь Михайлович, такой сильный и смелый, смотрел на свою жену глазами, наполненными страхом и мольбой. Она поняла и простила эту его минутную слабость.

Вера с готовностью приняла в свою душу еще одного маленького мальчика, которого считала большим дядей. Она заговорила, теперь тон ее был ласковый:

— Мне это не нужно. Да и ему тоже. Просто переживать за Алекса — это мое естественное состояние. Прости, но это сильнее меня, а притворяться я не буду. Ты знаешь, как я отношусь ко лжи, а притворство — та же ложь.

— Это ты меня прости, я дурак.

Игорь Михайлович очень нежно чмокнул Веру в макушку, так они и замерли.

25

После многочасового самовнушения и поисков достойных аргументов Александру почти удалось убедить себя, что тревога была ложной, что мама просто соскучилась, и он дал себе слово навестить ее.

Несмотря на все уговоры, радостное возбуждение, царившее внутри до звонка, не возвращалось. Алекс просто ждал, непонятно чего, видимо, когда пройдет смятение. Он позволил домашним продолжать приготовления к приезду гостей, а сам забрался в свое кресло и монотонно раскачивался.

Человек, напуганный неизбежным, ищет опоры в вере, так и Александр рылся в забытых архивах памяти в поисках подходящих случаю молитв. Он никогда не был набожным, но и не отрицал существование Бога. Жизнь была бы совокупностью химических и физических реакций без божественного начала — так думал Александр. Его крестила в младенчестве бабушка, которая сама мало знала о религии, но считала, что ребенок должен быть крещеным.

Отрывки фраз, когда-то знакомых, сталкивались, как бильярдные шары, никак не желая выстраиваться в единую божественную мелодию. «Господи… Отче наш… Иисус Христос Боже, помоги… Спаси и сохрани… Верую во… Помилуй, Боже…». Окончательно запутавшись, Алекс вознес к небесам молитву собственного сочинения.