Жизнь Шарлотты Бронте

Как обстоит дело с твоим планом посетить Брюссель? Пока стояла морозная погода, тянувшаяся весь февраль и большую часть марта, я не жалела, что ты не отправилась вместе со мной. Если бы я видела, что ты дрожишь, как дрожала я сама, если бы я видела, что твои руки и ноги покраснели и распухли, как мои, то я бы мучилась вдвойне. Я очень стойко могу переносить подобную погоду, она меня не беспокоит, я просто цепенею и погружаюсь в немоту, но если бы тебе пришлось провести зиму в Бельгии, ты бы заболела. Однако наступает более мягкая пора, и мне очень хочется, чтобы ты была здесь. И все же я никогда не оказывала на тебя давления и впредь не буду слишком активно тебя зазывать. Здесь тебя ждут лишения и унижения, монотонность и однообразие жизни, а самое главное – постоянное чувство одиночества среди толпы. Протестант и иностранец – одинокое существо, будь он учителем или учеником. Я говорю это не для того, чтобы пожаловаться на свою судьбу, и хотя я признаю, что в моем теперешнем положении есть определенные недостатки, в каком положении их нет? И когда, оглядываясь на прошлое, я сравниваю то, что я имею сейчас, с минувшим, например, с моим положением у миссис Х., я испытываю благодарность. Одно соображение, высказанное в твоем последнем письме, на мгновение вызвало мой гнев. Сперва я подумала, что отвечать на него будет безумием и что я лучше оставлю его без комментария. Но затем я решила дать ответ, единожды и навсегда. «Трое или четверо человек», кажется, «считают, что на континенте находится будущий époux[124] мадемуазель Бронте». Эти люди лучше осведомлены, чем я. Им не верится, что я отправилась за море просто для того, чтобы вернуться к мадам Эже в качестве учительницы. У меня должен быть более веский повод, чем уважение к моим учителям, благодарность за их доброту и пр., чтобы отказаться от зарплаты в 50 фунтов в Англии и согласиться на 16 фунтов в Бельгии. У меня должна быть, поверь, какая-то слабая надежда как-нибудь где-нибудь поймать-таки мужа. Если бы эти милостивые государи знали, в каком абсолютном одиночестве проходит моя жизнь, что я никогда ни словечком не перекидываюсь ни с одним мужчиной, кроме господина Эже, да и то редко, они, возможно, перестали бы полагать, что на мое решение повлияло столь фантастическое и необоснованное соображение. Достаточно ли я сказала для того, чтобы очистить себя от столь нелепого обвинения? Дело не в том, что выйти замуж или желать выйти замуж есть преступление, но для женщин, не обладающих ни красотой, ни богатством, сделать замужество главной целью их желаний и надежд и главным стимулом их действий – это глупость, которую я отвергаю с презрением, как и их неспособность убедить себя в том, что они непривлекательны и что им лучше молчать и думать об иной стезе, кроме брака».

Следующий отрывок взят из одного из немногих сохранившихся писем, написанных ею Эмили:

«29 мая 1843.

Я живу здесь изо дня в день как Робинзон Крузо, очень одиноко, но это неважно. В остальном ни на что существенное я пожаловаться не могу, да и это не повод для жалоб. Надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь. Почаще гуляй на болотах. Поцелуй за меня Тэбби. Надеюсь, она в полном порядке».

Около этого времени она также написала отцу.

«2 июня 1843.

Я была очень рада получить весточку из дома. Я начала уже приходить в уныние, не получая никаких новостей, и испытывать неопределенные страхи, что что-то стряслось. Ты ничего не говоришь о своем собственном здоровье, но я надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь, и Эмили тоже. Боюсь, у нее теперь будет немало тяжелой работы, раз Ханна (служанка, раньше помогавшая Тэбби) ушла. Я чрезвычайно рада слышать, что ты все еще держишь Тэбби [которой было здорово за семьдесят. – Прим. Э. Гаскелл]. Это жест величайшей щедрости по отношению к ней, и думаю, что он не останется без ответа, ведь она очень преданна и при всякой возможности будет пытаться услужить тебе в меру своих способностей. Кроме того, она составит компанию Эмили, которая без нее чувствовала бы себя очень одиноко».

Я уже приводила devoir, написанное после четырех месяцев обучения у господина Эже. Сейчас я скопирую еще одно сочинение, написанное годом позже и демонстрирующее, как мне кажется, большое продвижение за этот срок.

«31 мая 1843.

Об имени Наполеона.