Жизнь Шарлотты Бронте

Не следует полагать, что какие-либо из персонажей «Шерли» были задуманы как слепки с натуры. Если бы я писала в таком ключе, это шло бы вразрез с правилами искусства, да и с моими собственными представлениями. Мы допускаем реальность лишь для того, чтобы намекнуть, но никак не диктовать. Героини – это абстракции, да и герои тоже. То там то здесь я представила качества, которые я наблюдала, любила и уважала, в виде красивых драгоценных камней, дабы сохранить их в этом обрамлении. Раз ты говоришь, что ты могла распознать прототипы всех, за исключением героинь, умоляю сказать мне, кого же представляют собой оба Мура? Посылаю тебе пару рецензий, одна из них написана Олбани Фонбланком, которого называют одним из блестящих публицистов нашего времени, человеком, к мнению которого в Лондоне весьма прислушиваются. Другая в «Стандарте Свободы» написана Вилльямом Ховиттом, квакером!.. Я бы чувствовала себя совсем неплохо, если бы не головные боли и не проблемы с пищеварением. Грудные боли в последнее время меня беспокоят меньше».

Вследствие столь долго длившегося состояния, сопряженного с вялостью, головной болью и недомоганием, к которым добавлялись хрипота и боли в грудной клетке, когда она даже ненадолго оказывалась на холоде, она решила не терять больше времени, и в равной мере ради отца, как и ради себя, отправиться в Лондон на медицинскую консультацию. Она не была легка на подъем, но дружелюбная настойчивость ее издателей возымела действие, и было решено, что она будет гостить у мистера Смита. Перед поездкой она написала два характерных письма о «Шерли», из которых я привожу несколько отрывков.

«Шерли» продолжает свое шествие. Постоянно появляются отклики… Самая лучшая из уже напечатанных рецензий появилась в «Ревю де Монд», это что-то вроде европейского космополитического журнала, издаваемого в Париже. Сравнительно немного авторов даже хвалебных рецензий высказывают правильное понимание смысла романа. Эжен Форсард, о котором идет речь, следует за Каррером Беллом по его извилистому пути, распознает каждое суждение, различает каждый оттенок, демонстрируя, что он овладел предметом и осознал цель. Если бы я встретила этого человека, я бы охотно пожала ему руку. Я бы сказала ему: «Знайте, месье, я считаю за честь познакомиться с вами». Ничего подобного я не могу сказать о массе лондонских критиков. Возможно, я не смогла бы сказать этого и пятистам мужчин и женщин из всего многомиллионного населения Великобритании. Но это не имеет значения. Прежде всего я стремлюсь удовлетворить свою совесть; а затем, если я вызываю удовлетворение и восхищение Форсада, Фонбланка и Теккерея, то моя амбиция получает достаточно пищи, она насыщена и на время замирает в умиротворенном состоянии; мои способности завершили дневную норму и получили дневной заработок. Я не учитель, и видеть меня в этом качестве было бы неверно. Учить – это не мое призвание. Бесполезно объяснять, кто я. Те, кого это касается, чувствуют это и находят ответ. А для всех остальных я хочу остаться лишь малоизвестным, частным человеком, неуклонно следующим по своему пути. Тебе же, дорогая Э., я хочу быть задушевной подругой. Удостой меня доверием и уважением, и я охотно обойдусь без восхищения».

«26 ноября.

То, что ты находишь рецензии недостаточно хвалебными, очень на тебя похоже и связано с той чертой твоего характера, которая не позволяет тебе высказывать безоговорочное одобрение по поводу любого принадлежащего тебе платья, украшения и т. п. Знай же, что отклики замечательные, и если бы я осталась ими недовольна, я была бы высокомерной кривлякой. Ничего более лестного не говорится без какой-либо корысти ни об одном ныне здравствующем авторе. Если все будет хорошо, то на этой неделе я поеду в Лондон, думаю, в среду. Портниха очень хорошо справилась с моими небольшими заказами, но мне бы хотелось, чтобы ты взглянула на мои наряды и высказала свое мнение. Я настаивала на том, чтобы в целом платья выглядели скромно».