Жизнь Шарлотты Бронте

В конце ноября она направилась в «великий Вавилон» и, как ей казалось, сразу погрузилась в водоворот, ведь перемены, ситуации и стимулы, которые для иных были бы сущим пустяком, не могли совершенно не ошеломить ее. Как всегда, когда она была среди чужих, она сначала немного побаивалась семейства, у которого гостила, воображая, что женщины смотрят на нее не только с уважением, но и с тревогой. Но через несколько дней, даже если они и испытывали нечто подобное, ее простые, застенчивые, тихие манеры, ее деликатное поведение и обращение с домочадцами полностью изменили их отношение, и она сообщает, что, как ей кажется, она начинает им нравиться и что они ей очень нравятся, ведь «доброта – это могущественный властелин сердец». Она еще ранее уточнила, что не следует ожидать, что она будет встречаться со многими людьми. На протяжении всей своей жизни затворницы она нервозно уклонялась от знакомства с любым новым лицом. Но все-таки ей хотелось узнать, как выглядят и держат себя некоторые из тех, чьи произведения или письма ее интересовали. Поэтому для знакомства с ней был приглашен мистер Теккерей, но так получилось, что большую часть утра ее не было дома и вследствие этого она пропустила обед у друзей. Это вызвало сильную и сокрушительную головную боль, ведь она привыкла к раннему обеду и регулярному распорядку, заведенному в пасторском доме. Помимо того, возбуждение от знакомства, речей и близости к человеку, которым она восхищалась как автором «Ярмарки тщеславия», само по себе было невыносимо для ее слабых нервов. Об этом ужине она пишет следующее:

«10 декабря 1849.

По поводу того, счастлива ли я, – я нахожусь в возбуждающей обстановке, но иногда я испытываю острую боль – ментального плана, я хочу сказать. В момент, когда появился мистер Теккерей, я была почти без чувств от истощения, так как не ела ничего, кроме очень легкого завтрака, а было уже семь часов вечера. Возбуждение и изнеможение оказали на меня в тот вечер сильнейшее воздействие. Не могу знать, что он подумал обо мне».

Она рассказывала мне, как трудно ей было решить во время первой встречи с Теккереем, говорит ли он серьезно или шутит, и как она (как ей казалось) совсем неправильно поняла его вопрос, касавшийся джентльменов, входящих в гостиную. Он спросил ее, «разгадала ли она тайну их сигар», на что она ответила буквально, обнаружив через минуту по улыбкам на некоторых лицах, что он намекал на соответствующий эпизод в «Джейн Эйр». Ее гости с удовольствием показывали ей достопримечательности Лондона. В один из дней, отведенных для этих приятных экскурсий, в газете «Таймс» была опубликована разгромная рецензия на «Шерли». Она уже знала, что там появится отклик на ее книгу, и догадалась, что ее хозяева не случайно приняли особые меры, чтобы в то утро газеты не было на обычном месте. Она сказала им, что от ее внимания не ускользнуло, что ей не хотят показать газету. Миссис Смит тут же призналась, что это так, и высказала пожелание, чтобы ее запланированные на день мероприятия закончились до того, как она прочтет ее. Но она тихо настаивала на своей просьбе прочитать рецензию. Миссис Смит принялась за свою работу, стараясь не смотреть на выражение ее лица, которое Шарлотта старалась спрятать за большими газетными листами, но невозможно было не заметить струящихся по ее лицу и капающих на колени слез. Первое замечание из уст Шарлотты было вызвано ее опасениями, не приведет ли столь суровый отзыв к сокращению продаж и не окажется ли это губительным для ее издателей. Как бы она ни была уязвлена, ее первой мыслью была мысль о других. Позже (думаю, в послеобеденные часы) зашел мистер Теккерей; по ее словам, она подозревала, что он пришел посмотреть, как она перенесет нападки на «Шерли»; но она взяла себя в руки и разговаривала с ним совершенно спокойно: лишь задав прямой вопрос, он узнал, что она уже прочитала статью в «Таймс». Она согласилась, чтобы ее объявили автором «Джейн Эйр», обнаружив некоторые преимущества отказа от псевдонима. Одним из последствий стало знакомство с мисс Мартино[172]. Она послала ей роман, как только он был опубликован, в сопровождении любопытной записки, в которой Каррер Белл дарил экземпляр «Шерли» мисс Мартино в благодарность за удовольствие, которое ему доставили ее книги. Он получил прежде никогда не испытанное им наслаждение от «Оленьего ручья»[173], а также извлек из чтения настоящую пользу. С его точки зрения, «Олений ручей» и т. д.