Жизнь Шарлотты Бронте

Я только что закончила читать «Жизнеописание доктора Арнольда»[196], но теперь, когда я хочу выполнить Вашу просьбу и высказать, что я о нем думаю, задача не представляется мне столь легкой, мне как будто не хватает подходящих слов. Это не тот герой, о котором можно забыть после нескольких слов похвалы; это не односторонний персонаж; чистый панегирик не подойдет. Доктор Арнольд (как мне кажется) не был абсолютно святым; его величие было облечено в человеческую форму; он был несколько суровым, почти что твердым; он был неистовым борцом. Сам будучи неутомимым работником, я не знаю, смог ли бы он понять или проявить снисхождение к человеку, которому требовалось бы больше отдыха; в то же время его неслыханная трудоспособность не дается даже одному из двадцати тысяч, и благодаря ей он кажется мне самым великим из тех, кто трудится. В этом отношении он вполне мог быть требовательным; если признать, что он таким и был, а также несколько вспыльчивым, строгим и самоуверенным, то в этом и заключались его единственные недостатки (если вообще можно назвать недостатком то, что ни в коей мере не ухудшает характер самого человека, но лишь способно подавлять и перенапрягать более слабую натуру его ближних). Затем обратимся к его положительным качествам. Здесь нет никакой двусмысленности. В ком еще можно найти более полную справедливость, твердость, независимость, серьезность, искренность, чем в нем?

Но это не все, чему я очень рада. Помимо мощного интеллекта и кристальной честности, его письма и его жизнь подтверждают, что он обладал самыми искренними устремлениями. Без этого, как бы мы ни восхищались им, мы бы не могли его любить; но принимая это во внимание, мы горячо его любим. Сотня таких людей – пятьдесят – да нет, десять или пятеро таких праведников могли бы спасти страну, могли бы одержать победу, могли бы отстоять любое дело.

Я также была поражена почти беспрерывным счастьем, которым была отмечена его жизнь. Без сомнения, счастье это главным образом было результатом правильного распоряжения тем здоровьем и силой, которыми Бог наделил его, но частично и того, что в виде редкого исключения он был избавлен от тех глубоких и горьких печалей, которые выпадают на долю большинства человеческих существ. Его жена вполне соответствовала его желаниям; его дети были здоровы и подавали надежды; сам он обладал отменным здоровьем; его начинания были увенчаны успехом; даже смерть ему досталась легкая, ибо, как бы ни жестоки были страдания его последнего часа, длились они недолго. Божья милость как будто сопровождала его от колыбели до могилы. Нельзя не чувствовать благодарности за то, что хотя бы отдельному человеку было дано прожить такую жизнь.

Когда я была прошлым августом в Вестморлэнде, я провела один вечер в Фокс-Хау, где до сих пор живет миссис Арнольд с дочерьми. Когда я направилась в путь, были уже сумерки, и тьма окончательно сгустилась, когда я прибыла, и все-таки я смогла увидеть, как чудесно это место. Дом выглядел как гнездышко, наполовину утопающее в цветах и лианах, и несмотря на вечерний час, мне удалось почувствовать, что долина и холмы вокруг были настолько красивы, как только можно себе вообразить».

Если я вновь и вновь повторяю то, что я уже говорила раньше, то лишь для того, чтобы вновь донести до моих читателей, насколько чудовищно монотонным было ее существование в это время. Темное, унылое время года принесло с собой долгие вечера, которые были для нее суровым испытанием, особенно потому, что из-за слабого зрения она не могла заниматься ничем другим, кроме вязанья при свете свечи. Ради отца, а также ради себя самой она сочла необходимым совершить некое усилие, чтобы победить непроходящую депрессию. Соответственно, она приняла приглашение провести от десяти дней до двух недель у мисс Мартино в Эмблсайде. Она также предложила заехать ко мне в Манчестер по пути в Вестморлэнд. Но, к сожалению, я была в отъезде и не могла принять ее. Услышав мои сетования по поводу невозможности ответить на ее дружеский жест и зная о печальном состоянии ее здоровья и духа, делающем перемену необходимой, друзья, у которых я гостила на юге Англии, написали ей, выражая желание, чтобы она приехала провести неделю-другую в их доме вместе со мной. Она ответила на это предложение в своем письме ко мне:

«13 декабря 1850.

Моя дорогая миссис Гаскелл.