Жизнь Шарлотты Бронте

Когда они собирались покинуть помещение, спутница Шарлотты с испугом увидела, что многие зрители выстраиваются по обеим сторонам прохода, по которому они должны были пройти к выходу. Осознавая, что любое промедление лишь усугубит положение, приятельница мисс Бронте взяла ее под руку, и они прошествовали сквозь коридор горящих нетерпением и восхищением лиц. Пока они проходили сквозь «сливки общества», рука мисс Бронте так дрожала, что ее спутница боялась, как бы ей не сделалось дурно; она не решилась выразить свое сочувствие или попытаться поддержать ее жестом или словом, чтобы не вызвать кризис, которого она страшилась.

Бесспорно, подобная бездумная демонстрация любопытства – это пятно на гербе подлинной вежливости! Остальной отчет о самом длительном из ее визитов в Лондон должен быть передан ее собственными словами.

«Этим утром я сажусь писать тебе в очень плачевном состоянии, так как весь день вчера и позавчера меня терзала постепенно нарастающая головная боль, которая в конце стала совершенно неистовой, а затем меня стало сильно мутить, так что сегодня с утра я чувствую слабость и вялость. Я рассчитывала оставить мои головные боли в Хауорте, но похоже, что я привезла их с собой, аккуратно упакованными в мой саквояж, и с тех пор они попадались мне на пути довольно часто… С момента моего последнего письма я видела много всего, о чем стоило бы написать, включая Рашель [212], великую французскую актрису. Но сегодня у меня совсем нет на это сил. Я могу лишь от всего сердца сказать тебе до свиданья».

«Не могу сказать, что на сей раз мы с Лондоном нашли общий язык; тяготы, вызванные частыми головными болями, тошнотой, депрессией, отравили мне многие минуты, которые могли бы быть весьма приятными. Иногда я переживала это состояние с особой остротой, испытывая искушение возроптать на Судьбу, которая принуждает меня проводить одиннадцать месяцев в году в относительном одиночестве и молчании, а в двенадцатый месяц, предлагая мне развлечения в обществе, лишает меня энергии и бодрости, которые нужны для того, чтобы ими воспользоваться. Но наши обстоятельства не в нашей власти, и мы должны покориться».

«Я должна была ответить на твое письмо еще вчера, но я вышла из дома до прихода почтальона и отсутствовала весь день. Все очень добры ко мне, и, наверно, я позднее буду довольна тем, что мне удалось посмотреть, но часто в процессе мне немного тяжело. В четверг маркиз Вестминстер пригласил меня на замечательную вечеринку, куда я должна была отправиться с миссис Д., красивой и, как я думаю, доброй женщиной. Но я решительно отклонила это предложение. В пятницу я обедала у Х. и встретила миссис Д. и Монктона Милнза. В субботу я видела и слышала Рашель: чудесное зрелище, ужасное, как будто земля разверзлась у тебя под ногами и на мгновение показался ад. Я никогда этого не забуду. Она заставила меня содрогнуться до глубины души; в ней как будто воплотился какой-то демон. Она не женщина, она змея, она… В воскресенье я ходила в часовню испанского посла, где проводил конфирмацию Кардинал Вайзман, в своих архиепископских одеяниях и митре. Вся эта сцена нечестиво театральна. Вчера (в понедельник) меня в десять часов отправили на завтрак с мистером Роджерсом, поэтом-патриархом. Там были миссис Д. и лорд Гленельг, и никого больше: это безусловно оказалось самым спокойным, изысканным и интеллектуальным удовольствием. После завтрака сэр Давид Брустер[213] забрал нас в Хрустальный дворец. Я этого весьма опасалась, так как сэр Давид – это человек самой точной науки, и я боялась, что невозможно будет понять его объяснения механизмов и пр., по правде говоря, я едва ли понимала, как следует задавать ему вопросы. Но я была избавлена от этого: и без всяких вопросов он все разъяснил в самой доброй и простой манере. Проведя два часа на выставке, где, как ты можешь предположить, я очень устала, мы должны были поехать к лорду Вестминстеру. Там мы провели два часа, осматривая коллекцию картин в его чудесной галерее».

В другом письме она сообщает:

«Х., возможно, сообщил тебе, что я провела этим летом месяц в Лондоне. Когда ты приедешь, ты можешь задать мне любые вопросы по этому поводу, и я постараюсь ответить по возможности без запинки. Не допрашивай меня слишком о «Хрустальном дворце». Я была там пять раз и, разумеется, видела некоторые интересные вещи, и «coup d’œil»[214] довольно потрясает и изумляет, но я никогда не испытывала никаких восторгов, и каждый последующий визит был сделан скорее под давлением, чем по доброй воле. Это чрезвычайно шумное место, и в конце концов его чудеса слишком апеллируют к глазу, редко затрагивая сердце или ум. Мое последнее утверждение не распространяется на тех, кто обладает широкими научными познаниями. Один раз я ходила с сэром Давидом Брустером и заметила, что он глядел на экспонаты другими глазами, чем я».