Жизнь Шарлотты Бронте

В это время я осознала и другое обстоятельство, которое выдало секреты ее хрупкой конституции. Одним вечером прямо перед сном я почти начала рассказывать одну мрачную историю о призраках. Она съежилась и призналась, что она суеверна и склонна постоянно возвращаться к внушенным ей зловещим и унылым мыслям. Она рассказала, что во время своего первого пребывания у нас она нашла на своем туалетном столике письмо от йоркширской подруги, содержащее сведения, которые произвели на нее сильное впечатление; ночью они перемешивались с ее снами, так что в результате она провела беспокойную, не принесшую отдохновения ночь.

В один прекрасный день мы пригласили на ужин двух джентльменов, ожидая что все они получат взаимное удовольствие от знакомства. К нашему сожалению, несмотря на все предпринимаемые ими шаги к сближению, она пугливо замкнулась в себе и отвечала на их вопросы и замечания столь односложно, что наконец они в отчаянии оставили свои попытки втянуть ее в разговор и заговорили между собой и с моим мужем о недавних событиях местного значения. Среди прочего разговор зашел о лекциях Теккерея (недавно прочитанных в Манчестере) и особенно о лекции, посвященной Филдингу. Один из джентльменов энергично оспаривал основные положения лекции, которую считал задуманной таким образом, чтобы нанести слушателям моральный вред, и сожалел, что человек, имеющий столь большое влияние на современную мысль, как Теккерей, не взвешивает свои слова более тщательно. Другой придерживался противоположной точки зрения. Он сказал, что Теккерей по сути описывает людей изнутри; благодаря своей исключительной способности к драматическому сопереживанию, он входит в роль некоторых персонажей, чувствует их соблазны, испытывает их удовольствия и так далее. Это воодушевило мисс Бронте, которая с жаром вступила в полемику; лед ее сдержанности был разбит, и с того момента она демонстрировала интерес ко всему, что обсуждалось, и принимала участие в каждом разговоре в течение всего вечера.

То, что она говорила и какую позицию она занимала в дискуссии о лекции Теккерея, проясняет следующее письмо, посвященное этой же теме:

«Лекции»[238] дошли до меня благополучно. Я прочла их дважды. Чтобы их оценить, их надо изучать. Когда я их слушала, у меня создалось о них хорошее мнение, но сейчас передо мной раскрылась их истинная, великая сила. Лекция о Свифте была для меня новой, и я думаю, ее ничто не может превзойти. Я ни в коем случае не соглашаюсь со всеми мнениями Теккерея, но его сила, его проникновение, его содержательная простота, его красноречие – его мужское звучное красноречие – достойны абсолютного восхищения… А против его заблуждений я протестую, даже если это может быть сочтено предательством. Я присутствовала на лекции о Филдинге: тот час, когда он читал ее, был мучительным часом. Моя совесть говорила мне, что Теккерей был неправ в своей интерпретации характера и пороков Филдинга. А после того, как я прочла текст этой лекции, я втройне почувствовала, что он неправ – и губительно неправ. Если бы у Теккерея был сын, уже зрелый человек или подросток, и если бы этот сын был блестящим, но бесшабашным малым, разве он говорил бы в подобной легкомысленной манере о действиях, ведущих к позору и к могиле? Он обо всем рассуждает, как будто с теоретической точки зрения, как будто ему никогда на протяжении всей жизни не приходилось наблюдать реальные последствия подобных проступков; как будто он никогда непосредственно не наблюдал эту проблему, окончательный результат всего этого. Я убеждена, что если бы хоть раз его взору предстало, как дурное поведение на корню губит обещание блестящей жизни, он никогда не смог бы с такой ветреностью говорить о том, что ведет к ее жалкому разрушению. Если бы мой брат все еще был жив, я бы опасалась дать ему лекцию Теккерея о Филдинге. Я бы спрятала ее от него. Если же, несмотря на предосторожности, она все-таки попала бы ему в руки, я бы искренне умоляла его не внимать чарующему голосу, не позволять себя околдовать. Это совсем не значит, что я бы хоть на мгновение предпочла, чтобы Теккерей хулил Филдинга или даже по-фарисейски осудил его жизнь, но я глубоко сожалею, что его сердцу так и не дано было испытать грустное и непосредственное переживание опасностей, подстерегающих на таком жизненном пути, дабы он смог посвятить часть своей великой силы убеждения, предостерегая молодых людей от вступления на этот путь. Я верю, что соблазн часто атакует лучшую мужскую натуру, как поклевывающий воробушек или вредоносная оса набрасываются на самый лакомый и спелый фрукт, пренебрегая более кислыми и твердыми. Настоящий поборник человечества обязан посвятить свою энергию предостережению и защите себе подобных; он должен яростно отвергать каждую приманку, имеющую обманчивый вид. Осмелюсь предположить, что мои слова покажутся слишком серьезными, но сам предмет серьезен и не позволяет относиться к себе поверхностно».

Глава 13