Жизнь Шарлотты Бронте

Но надо вернуться к нашему тихому времени отдыха после обеда. Я вскоре заметила, что ее привычка к аккуратности была такова, что она не могла продолжать разговор, пока какой-нибудь стул находился не на своем месте; все было расположено в соответствии с раз и навсегда заведенным порядком. Мы разговаривали о ее раннем детстве, о смерти ее старшей сестры (Марии) – такой же, как смерть Элен Бернс из «Джейн Эйр», о странной полуголодной школьной жизни, о ее почти болезненном желании самовыражения в какой-нибудь форме, будь то письмо или рисунок, о ее слабом зрении, которое помешало ей чем-либо заниматься в течение двух лет, в возрасте от семнадцати до девятнадцати, о ее работе гувернанткой, о ее отъезде в Брюссель (при этом я сказала, что мне не симпатична Люси Сноуи, и мы обсудили Поля Эммануэля). А я рассказала ей, что Х. восхищается «Шерли», что было ей приятно, так как прототипом Шерли была ее сестра Эмили – о ней она могла говорить, а я слушать без устали. Эмили, должно быть, была из породы титанов – прапраправнучка великанов, обитавших на земле в незапамятные времена. Однажды мисс Бронте принесла вниз грубую картину маслом, выполненную ее братом. На ней была изображена она сама – маленькая, чопорная восемнадцатилетняя девушка, – и две ее сестры в возрасте шестнадцати и четырнадцати лет, со стрижеными волосами и грустными задумчивыми глазами… У Эмили была замечательная собака – наполовину мастифф, наполовину бульдог, совсем дикий… Этот пес побрел на ее похороны вслед за ее отцом, а затем, до самой своей смерти, спал у двери в ее комнату, сопел и выл каждое утро.

Обычно мы еще раз шли на прогулку перед чаем, который подавали в шесть; молитву читали в половине девятого, а к девяти весь дом, кроме нас, погружался в сон. Мы же сидели до десяти, а то и дольше; а после того, как я отправлялась в спальню, я слышала, как мисс Бронте шагает взад-вперед по комнате еще час-другой».

Пока я переписывала это письмо, перед моим взором предстал этот приятный визит, – дни, навевающие грусть своей отчетливостью. Нам было так хорошо вместе, нас интересовали занятия друг друга. Дни казались нам слишком короткими для всего, что нам хотелось рассказать и услышать. Увидев место, где прошла ее жизнь, где она любила и страдала, я поняла ее лучше. Мистер Бронте был самым любезным хозяином, и когда он находился в нашей компании – за завтраком в его кабинете или за чаем в гостиной Шарлотты, – он описывал прошлое с особым благородством и величием, которое столь хорошо сочеталось с его внушительной внешностью. Кажется, он так никогда и не перестал чувствовать, что Шарлотта все еще ребенок, которого надо наставлять и направлять, когда она находится рядом; и она сама подчинялась этому с тихой покорностью, которая меня полузабавляла, полуудивляла. Но стоило ей выйти из комнаты, проявлялась вся его гордость ее талантом и славой. Он жадно слушал все, что я могла рассказать ему о всех, кто когда-либо при мне высказывал необычайное восхищение ее литературными трудами. Он просил вновь и вновь повторять некоторые высказывания, как будто стремясь навсегда их запомнить.

Мне вспоминаются некоторые темы наших разговоров по вечерам, помимо тех, о которых шла речь в моем письме.

Я спросила ее, принимала ли она когда-нибудь опиум, так как описание его воздействия в «Городке» в точности соответствовало тому, что я сама испытала – ясные и преувеличенные облики предметов, очертания которых были нечеткими или погруженными в золотистую дымку, и т. п. Она ответила, что насколько ей известно, она никогда не пробовала ни капли опиума в какой бы то ни было форме, но что она следовала процедуре, к которой прибегала всегда, когда ей нужно было описать что-либо, находящееся за гранью ее собственного опыта; она сосредоточенно думала об этом в течение многих вечеров перед тем, как заснуть, размышляя, на что это похоже и как бы это было, пока наконец, иногда после того, как продвижение ее сюжета было приостановлено из-за этого пункта на много недель, – она не просыпалась утром с совершенно ясным представлением, как будто она в реальности прошла через этот опыт, а затем она записывала слово в слово, как это происходило. Я не могу психологически понять этого, я только уверена, что так и было, раз она так говорит.