Жизнь Шарлотты Бронте

Как же Вы проводите эти долгие зимние вечера? Наверно, как и я, в одиночестве. Когда я сижу одна, мне часто приходит в голову мысль, как замечательно было бы, если бы Вы жили на расстоянии пешей прогулки, и я иногда могла бы заходить к Вам или приглашать Вас провести сутки в моем доме. Да, неделя в Хорнси доставила мне большое удовольствие и я жду весны, когда Вы исполните свое обещание и приедете ко мне. Я боюсь, что в Хорнси Вам очень одиноко. Некоторым людям на этом свете было бы так тяжело вести Ваш образ жизни! Совершенно невозможно сохранять безмятежное расположение духа и не раскисать! Мне это кажется удивительным, потому что в отличие от миссис Х. Вы не флегматичный интроверт, но от природы обладаете самыми утонченными чувствами. Такие чувства, когда они не находят выхода, иногда плохо сказываются на состоянии ума и нрава. Но с Вами этого не происходит. Должно быть, Вы остаетесь собой отчасти благодаря принципам, отчасти самодисциплине».

По понятным причинам, чем ближе я приближаюсь к недавнему прошлому, тем невозможнее становится писать столь же подробно, как представлялось приемлемым до сих пор. Зиму 1853–54 гг. мисс Бронте провела в одиночестве и беспокойстве. Но великий завоеватель Время медленно добивался победы над сильными предрассудками и человеческой ожесточенностью. Постепенно мистер Бронте примирился с мыслью о замужестве своей дочери.

Сохранилось еще одно письмо, адресованное мистеру Добеллу, в котором проявляется ее интеллект; после этого малейшие признаки писательницы исчезнут из облика робкой и добросовестной женщины на пороге замужества и в течение девяти месяцев супружеской жизни, полных слишком кратким и почти безоблачным счастьем.

«Хауорт, близ Кейли.

Дорогой сэр.

Трудно высказать, как рада я иметь возможность объяснить то молчание, на которое Вы намекаете. Ваше письмо пришло во время напастей и забот, когда мой отец был очень болен и я не могла ни на шаг от него отойти. В тот период я не отвечала на письма. Как только у меня появилось свободное время и я смогла обдумать содержание Вашего письма, наряду еще с тремя-четырьмя, мне показалось, что время для ответа упущено, и в конце концов я отложила их в сторону. Если Вы помните, Вы предложили мне приехать в Лондон. Об одном упомянутом Вами обстоятельстве – болезни Вашей супруги – я много раз думала, беспокоясь, поправилась ли она. В Вашем теперешнем письме Вы о ней не упоминаете, и я надеюсь, что ее болезнь уже давно позади.

«Бальдр»[241] до меня благополучно дошел. Перед тем как разрезать его страницы, я с особым удовольствием оглядела его. Так как я хорошо помнила его старшего брата, мощного «Римлянина», для меня было естественным оказать сердечный прием юному отпрыску того же дома и рода. Я прочла его. Вот, чем он меня поразил: он изобилует силой, я нашла в нем буйный кладезь жизни, но я подумала, что это любимое и привилегированное дитя принесет его прародителю беспокойство и вызовет у него сердечную боль. Мне кажется, что его сила и красота были не столько силой и красотой Иосифа, опоры Якова в его старости, сколько блудного сына, опечалившего отца, хотя и не утратившего его любовь.

Почему так происходит, что первенец гения часто приносит ему честь, а второе создание почти всегда становится источником огорчения и беспокойства? Я могу почти предсказать, что Ваш третий искупит любую тревогу, принесенную его непосредственным предшественником.

В характере «Бальдра» есть мощь, и я испытала даже некоторый ужас. Намеревались ли Вы воплотить, наряду с силой, какие-либо особые недостатки, которыми отмечен характер художника? Мне кажется, что эти недостатки никогда еще не были очерчены более сильно. Я не думала и не могла думать, что Вы имели в виду выставить его как Ваш заветный идеал подлинно великого поэта. Я отнеслась к нему как к ярко раскрашенному полотну чрезмерного самолюбия, почти неистового порыва; как к образцу натуры, которая из интеллекта создала Молоха, сожгла на языческом костре естественные симпатии, принесла сердце в жертву уму. Но ведь нам всем хорошо известно, что подлинное величие отличается простотой и самозабвением, а также нечестолюбивыми и неэгоистичными привязанностями? Я убеждена, что в глубине души Вы согласитесь с этим.