Но если сегодня критики ошибаются (хотя я еще не видела плодов их штудий), то в один прекрасный день Вы сможете осадить их, когда появится вторая часть «Бальдра». Вы покажете им, что и Вы знаете следующую истину (возможно, лучше, чем они сами): подлинно великий человек слишком искренен в своих пристрастиях, чтобы сожалеть о принесенной жертве, он слишком поглощен своим трудом, чтобы говорить о нем во всеуслышание, он слишком сосредоточен на поисках лучшего способа завершить задуманное, чтобы о себе – лишь орудии – рассуждать как о великом человеке. И если Бог ставит помехи на его пути – если кажется, что иногда его обязанности тормозят его силы, – то он это остро чувствует, возможно, корчится под медленной пыткой затруднений и проволочек; но если в его груди бьется сердце настоящего мужчины, то он сможет все снести, подчиниться, терпеливо переждать.
Если кто-либо заговорит со мной о «Бальдре» – хотя я живу слишком уединенно, чтобы часто иметь возможность выслушивать комментарии, – я отвечу в соответствии в Вашим предложением и моим собственным впечатлением. Справедливость требует, чтобы Вы сами были своим истолкователем.
На этом прощаюсь.
С верностью и благодарностью
Шарлотта Бронте.
Сидни Добеллу, эксвайру».
Письмо к ее брюссельской школьной подруге дает представление и внешних событиях ее жизни в течение этой зимы.
«8 марта.
Как я рада снова увидеть твой почерк. Мне кажется, последний раз я получила от тебя письмо год назад. В последнее время ты возникала в моих мыслях снова и снова, и у меня уже стали появляться печальные предчувствия в связи с твоим молчанием. К счастью, твое письмо их развеяло, в целом в нем содержатся хорошие новости о твоем отце, маме, сестрах и, наконец, о тебе, почтенной англичанке.
Мой дорогой отец очень хорошо пережил суровую зиму, и я тем более благодарна за это обстоятельство, что прошлым летом в течение многих недель он чувствовал себя крайне плохо после июньского приступа, на несколько часов совершенно лишившего его зрения, хотя ни его ум, ни речь, ни моторные функции не были повреждены. Я вряд ли могу описать тебе, какую благодарность я испытала, когда после безотрадного и почти безнадежного периода кромешной тьмы он снова увидел малый проблеск дневного света. Я опасалась, что у него был паралич глазного нерва. Долгое время перед глазами был какой-то туман, и его зрение до сих окончательно не восстановилось, но он может читать, писать и ходить, и он также читает проповедь
Учитывая мои обстоятельства, ты поймешь, что у меня не было ни свободного времени, ни желания часто уезжать из дома в течение последнего года. Весной я провела неделю с миссис Гаскелл, а недавно две недели с друзьями, вот и все мои поездки с тех пор, как я тебя видела в последний раз. Моя жизнь действительно отличается однообразием и уединением – что не слишком полезно для моего ума или тела, но все-таки у меня есть повод для частого изъявления признательности, благодаря поддержке, которая все еще поступает и подбадривает меня время от времени. Мое здоровье, хоть и не безупречно, все же, как мне иногда кажется, в целом крепче, чем три года назад: мои худшие напасти – это головные боли и проблемы с пищеварением. Приеду ли я в столицу на несколько дней во время этого сезона, я пока не знаю, но если приеду, я надеюсь заехать в П. Плейс».
В апреле она сообщает мисс Вулер о своей помолвке.
«12 апреля, Хауорт.
Моя дорогая мисс Вулер.
Поскольку Вы всегда проявляли искреннюю заинтересованность в моих делах, Вы заслуживаете, чтобы я сообщила Вам одной из первых о деле, о котором я уже неоднократно с Вами советовалась. Поэтому я должна Вам сказать, что с тех пор, как я Вам написала в последний раз, папа постепенно изменил свое мнение, которое сейчас весьма отличается от его первоначальной реакции, а также, что после определенной переписки и в результате визита сюда мистера Николлса около недели назад было решено, что он вновь вступит в должность викария Хауорта, как только теперешний помощник моего отца получит место, а в свое время будет принят и в обитатели нашего дома.