Жизнь Шарлотты Бронте

Приехав домой из Манчестера, она вновь оказалась лицом к лицу с тяжкими переживаниями предыдущей зимы, так как время отъезда мистера Николлса из Хауорта все приближалось. На общем собрании прихожане заверили в своем уважении того, кто так преданно служил им в течение восьми лет. И вот он покинул деревушку, и у Шарлотты не оставалось иной возможности хоть что-нибудь узнать о нем в будущем, помимо какой-нибудь краткой и не слишком свежей весточки, случайно оброненной одним из соседских священников.

Я пообещала приехать к ней после своего возвращения из Лондона в июне, однако после того, как мы договорились о дате, пришло письмо от мистера Бронте, в котором он сообщал, что она серьезно больна гриппом, сопровождающимся такой мучительной головной болью, что он вынужден просить меня отложить мой визит до ее выздоровления. Хотя я была огорчена причиной задержки, я не жалела, что мое посещение откладывается до того времени года, когда болота будут в своем самом лучшем убранстве из цветущего пурпурного вереска и поэтому предстанут именно такими, какими она мне их часто описывала. Итак, мы договорились, что я не приеду к ней до августа или сентября. Тем временем я получила письмо, из которого мне хочется привести отрывок, так как он демонстрирует ее понимание назначения художественной литературы и ее неизменно добрый интерес к тому, чем занимаюсь я.

«9 июля 1853.

Благодарю Вас за Ваше письмо; оно было столь же приятно, как тихий разговор, столь же желанно как весенний ливень, столь же живительно, как приезд друга, короче говоря, оно было очень похоже на страницы из «Крэнфорда»…[239] Вот какая у меня вертится мысль. Легко ли Вам, при таком количестве друзей и таком большом круге общения, абстрагироваться от всех этих связей и приятных ассоциаций, когда Вы садитесь писать, чтобы быть самой собой, независимой от влияний и не подверженной сомнениям о том, как Ваш труд может сказаться на иных умах, какие обвинения и какое сочувствие он может вызвать? Не встает ли иногда между Вами и суровой Истиной, какой втайне Вы видите ее в глубине души, никакое светящееся облако? Одним словом, не возникает ли у Вас соблазн сделать Ваших героев лучше, чем в Жизни, из-за стремления уподобить Ваши мысли мыслям тех, кто всегда ощущает в себе доброту, хотя иногда оказывается не в состоянии видеть вещи беспристрастно? Не отвечайте на этот вопрос, он не требует ответа… Вы очень заразительно описываете миссис Стоу. Мне так хочется увидеть Вас, чтобы вновь услышать Ваш рассказ о ней и о многих других вещах. Мой отец чувствует себя лучше, я тоже, но сегодня у меня снова головная боль, из-за которой я едва ли могу связно писать. Передайте мои сердечные приветы М. и М., Вашим милым и веселым девочкам. Вы не можете теперь передать мое послание Ф. и Дж. Я очень ценю полевой цветок, хотя думаю, что пославший его вряд ли любит меня, она не любит да и не может любить, ведь она меня не знает, но это неважно. По моим воспоминаниям она обладает рядом замечательных достоинств. Я думаю, что у нее приятный характер, она откровенна и подает несомненные надежды. Я часто представляю ее себе такой, какой она появилась на крыльце и величественно сошла к экипажу, в тот вечер, когда мы поехали смотреть «Двенадцатую ночь». Я верю в будущее Дж., мне импонируют ее движения и выражение ее лица».

Во второй половине сентября я поехала в Хауорт. Рискуя повторить то, что прежде я уже рассказывала, приведу здесь отрывки из письма, которое я тогда написала.