Жизнь Шарлотты Бронте

Я получила твой пакет с посланиями в среду; его привезли мне Мери и Марта, которые гостят в Хауорте уже несколько дней; сегодня они уезжают. Тебя удивит дата этого письма. Как ты знаешь, я должна бы уже быть в Дьюсбери-Мур, но я оставалась там настолько, насколько было возможно, и в конце концов задерживаться дольше я и не могла и не смела. Я испытывала полный упадок сил, физических и душевных, и доктор, осмотрев меня, предписал мне ехать домой, если мне не безразлична собственная жизнь. И я отправилась домой. Эта перемена одновременно воодушевила и успокоила меня, и сейчас, мне кажется, я вполне пришла в себя.

Твой спокойный и уравновешенный ум не сможет понять чувств несчастного разбитого человека, пишущего тебе в эту минуту, для которого после недель неописуемых душевных и физических мучений вновь забрезжило некое подобие покоя. Мери определенно нездорова. У нее отрывистое дыхание, боль в груди и периодический жар. Я даже описать тебе не могу, какие муки вызывают у меня эти симптомы, напоминающие мне о двух моих сестрах, спасти которых оказалась бессильна самая передовая медицина. Марта сейчас чувствует себя очень хорошо, во время всего своего пребывания здесь она неизменно находится в хорошем расположении духа и поэтому особенно обворожительна…

Они затеяли вокруг меня такую возню, что я не в состоянии больше писать. Мери играет на фортепьяно, Марта болтает с такой скоростью, с какой только способен двигаться ее маленький язычок, а Бренуэлл стоит перед ней, наблюдая за ее оживлением, и хохочет».

За это спокойное и счастливое время, проведенное дома, Шарлотта заметно окрепла. Время от времени она ездила к двум своим близким подругам, а они в ответ посещали ее в Хауорте. Я подозреваю, что в доме одной из них она познакомилась с человеком, о котором она пишет в следующем письме; он имеет некоторое сходство с персонажем «Сент-Джон» из последнего тома «Джейн Эйр» и, как и он, священного сана [72].

«12 марта 1839.

«…Я была благосклонна к нему, потому что он приятный и дружелюбный человек. И все же я не испытывала и не могла бы испытывать того сильного влечения, которое побудило бы меня погибнуть ради него; а ведь если я когда-нибудь выйду замуж, то я буду относиться к моему мужу именно с таким обожанием. Десять против одного, что иного шанса мне не представится; но n’importe[73]. Более того, я была уверена, что он так плохо меня знает, что вряд ли отдает себе отчет, кому он пишет. Да-да! Он был бы поражен, если бы увидел меня в моем обычном состоянии, он бы подумал, что я необузданная, восторженная, романтическая особа. Я не смогла бы сидеть целый день напротив своего мужа с серьезным выражением лица. Я бы хохотала, насмехалась и сразу выбалтывала все, что придет в голову. И если бы он был умным человеком и любил меня, то его малейшее желание было бы для меня важнее всего на свете».