Жизнь Шарлотты Бронте

Через несколько недель после этого письма Шарлотта также получила место гувернантки. Я тщательным образом стараюсь не называть имена никого из ныне здравствующих лиц, уважая тех, о ком мне придется рассказывать нелицеприятные факты или цитировать суровые замечания в их адрес из писем мисс Бронте, но необходимо, чтобы трудности, с которыми ей приходилось сталкиваться на разных этапах жизни, были преданы огласке со всей справедливостью и искренностью, для того чтобы хоть как-то понять, что ей пришлось испытать. Однажды я разговаривала с ней об «Агнес Грей»[74] – романе, в котором ее сестра Энн довольно буквально описывает свой собственный опыт в роли гувернантки – в частности передавая, как дети бросали камни в птенцов в присутствии птиц-родителей. Она пишет, что никто, кроме тех, кто когда-нибудь работал гувернанткой, не может осознать темные недра «респектабельной человеческой природы; того, как человек, без какой-либо тяги к преступлению, ежедневно идет на поводу у собственного эгоизма и дурного характера, пока его поведение по отношению к зависимым от него людям не превращается в тиранию – в этой ситуации любой предпочел бы быть скорее жертвой, чем тираном. Хочется надеяться, что в таких случаях господа совершают ошибки скорее от притупленности восприятия и неспособности сопереживать, чем от врожденной жестокости. Помимо некоторых эпизодов того же порядка, которые я хорошо помню, она рассказала мне о том, что однажды произошло с ней самой. Ей поручили присмотреть за маленьким мальчиком в возрасте трех или четырех лет, родители которого уехали на день и особо наказывали ей не допускать его в конюшню. Его старший брат, паренек девяти-десяти лет, не бывший воспитанником мисс Бронте, заманил малыша на запретную территорию. Она последовала за ним, пытаясь убедить его уйти оттуда, однако, подстрекаемый братцем, он начал бросаться в нее камнями, и один камень так сильно ударил ее в висок, что мальчики от испуга попритихли. На следующий день в присутствии всей семьи мать спросила мисс Бронте, откуда у нее ссадина на лбу. Она просто ответила: «Ушиблась, мадам», и дальнейших вопросов не последовало, но присутствовавшие при этом дети (и братья и сестры) прониклись к ней почтением за то, что она не «наябедничала». С того момента все они более или менее начали ее слушаться, насколько это позволяли их непокладистые характеры. Постепенно приобретая их симпатию, она и сама стала все больше ими интересоваться. В один прекрасный день во время детского ужина маленький виновник происшествия на конюшне в приливе чувств при всех произнес, взяв ее за руки: «Я люблю вас, мисс Бронте». На что его мать воскликнула: «Любишь гувернантку, мой милый!»

Первая семья, в которую она попала, была, как мне кажется, семьей зажиточного йоркширского фабриканта [75]. Ниже следуют отрывки из ее писем того времени, свидетельствующие о том, как тяжело ей было нести бремя ее новой неволи. Первый взят из ее письма к Эмили, начинающегося с ласковых выражений, которым она давала волю, несмотря на то, что считала их «вздором». «Моя любимая», «Моя милая» – вот в таких выражениях она обращалась к сестре.

«8 июня 1839.