Жизнь Шарлотты Бронте

Я не могу раздобыть чернил без того, чтобы зайти в гостиную, куда мне идти не хочется… Мне следовало бы написать тебе уже давно и поведать тебе о всех подробностях совершенно новой обстановки, которая меня окружает в последнее время, если бы я не ждала ежедневно твоего письма, удивляясь и сетуя, что ты не пишешь, ведь, как ты помнишь, это была твоя очередь. Я не должна слишком досаждать тебе рассказами о своих горестях, о которых, боюсь, ты уже довольно наслышана. Если бы ты была рядом, возможно, я бы не устояла и эгоистично поведала бы тебе обо всем, излив перед тобой длинную сагу о мытарствах и бремени частной гувернантки, получившей первое в ее жизни место. Но раз тебя рядом нет, я лишь прошу тебя вообразить страдания несчастной затворницы вроде меня, оказавшейся внезапно посреди большого семейства – людей заносчивых, как павлины, и богатых, как евреи, в то время, когда оно предавалось особому веселью, а их дом был полон – все для меня чужие люди, чьих лиц я до этого никогда не видала. В этих условиях мне поручили выводок холеных, избалованных, непослушных детей, которых я должна была постоянно забавлять, а также учить. Скоро я осознала, что под беспрестанным давлением мои жизненные силы совершенно истощены, и время от времени я испытывала депрессию, что, полагаю, было очевидно и окружающим. К моему изумлению, меня об этом допросила госпожа Х., да в такой суровой и жесткой манере, что с трудом верится, а я как дура горько расплакалась. Я никак не могла с собой совладать и утратила присутствие духа. Мне казалось, что я делала, что могла, из последних сил стараясь ей угодить, а в ответ такое ужасное обращение просто из-за того, что я была застенчива и иногда грустила. Сперва я готова была все бросить и уехать домой. Но, немного поразмыслив, я решила собрать все силы и выдержать натиск. Я сказала себе: «Не было еще такого, чтобы я покинула какое-либо место, не приобретя друга, превратности судьбы – хорошая школа: бедные рождаются, чтобы трудиться, а зависимые, чтобы терпеть». Я решила проявить терпение, обуздать свои чувства и принимать все, что ниспошлет судьба. Испытание, думала я, вряд ли продлится много недель, и я была уверена, что оно пойдет мне на пользу. Я вспомнила басню об иве и дубе и тихо склонилась, и теперь я убеждена, что буря обходит меня стороной. Миссис Х. считают приятной дамой, такой она, безусловно, и является в своем привычном кругу. У нее крепкое здоровье и много энергии, поэтому в компании она весела, но, Боже мой, компенсируется ли этим отсутствие человеческих эмоций – хоть какого-нибудь нежного или деликатного чувства? Сейчас она ведет себя по отношению ко мне в определенной степени корректнее, чем вначале, и дети чуть послушнее, но она не понимает мой характер и не желает сближаться со мной. С тех пор, как я приехала, у меня с ней не было даже пятиминутного разговора, за исключением эпизода, когда она делала мне выговор. Я совсем не желаю, чтобы меня жалел кто-либо, кроме тебя, если бы мы разговаривали, я бы поведала тебе гораздо больше».

(Письмо к Эмили, написанное примерно в то же время.)

«Моя любимая девочка. Трудно выразить словами, как я обрадовалась твоему письму: получить весточку из дома – это настоящее, подлинное удовольствие. Я воздерживаюсь от чтения до самой ночи, когда в тишине на досуге я могу им по-настоящему насладиться. Пиши, когда сможешь. Как бы мне хотелось быть дома. Как бы мне хотелось работать на фабрике. Как бы мне хотелось немного свободы мысли. Как бы мне хотелось избавиться от бремени ограничений. Но скоро наступят праздники. Coraggio[76]».

Ее временное пребывание в этой чуждой по духу семье закончилось в июле того же года, и постоянное напряжение моральных и физических сил уже успело плохо сказаться на ее здоровье, однако когда это болезненное состояние выразилось в учащенном сердцебиении и одышке, к нему отнеслись как к аффектации, как к воображаемому временному недомоганию, преодолеть которое можно было хорошим нагоняем. Она была воспитана скорее в школе спартанской стойкости, чем плаксивого потакания своим слабостям, и могла молча выносить боль и разочарование.

После того, как она пробыла дома примерно неделю, ей предложили сопровождать подругу в небольшой поездке, не преследующей иных целей, кроме развлечения. Вначале она загорелась этой идеей, но ее мечта долго не исполнялась, тускнела и почти забылась, пока наконец не осуществилась после многочисленных проволочек. Реализовавшись, она стала приятным исключением среди многих воздушных замков, промелькнувших у нее перед глазами за время ее краткой жизни, в которой главными событиями были суровые испытания, а не удовольствия.

«26 июля 1839.