Жизнь Шарлотты Бронте

В начале марта 1841 года мисс Бронте получила свое второе и последнее место гувернантки [98]. На сей раз она сочла, что ей повезло – она оказалась в семье добросердечных и дружелюбных людей. К главе семьи она относилась как к доброму другу, чей совет помог ей совершить очень важный в ее жизни поступок. Так как ее доходы были весьма ограниченны, она вынуждена была зарабатывать на жизнь тем, что занималась в свободное время рукоделием, и в целом она скорее была бонной или няней, чье время уходило на выполнение одних и тех же бесконечных обязанностей. Эта четко не регламентированная, но постоянная работа, состоявшая в подчинении чужой воле в любое время дня и ночи, была особенно невыносима для человека, чья жизнь дома отличалась свободой. Она никогда и нигде не оставалась праздной, но дома у нее почти не было тех многочисленных кратких разговоров, планов, обязанностей, удовольствий и т. п., которыми полны дни большинства людей. Это позволяло ей предаваться в воображении длинным и глубоким историям чувств, на которые другим, как ни странно, редко хватает времени. Из-за этого позднее в ее слишком краткой карьере неистовость ее чувств не могла не подорвать ее физическое здоровье. Привычка фантазировать, укреплявшаяся по мере взросления и питающаяся ее силой, стала ее второй натурой. А теперь развивать ее самые главные и характерные способности не представлялось возможным. В отличие от того, как это было у мисс Вулер, она не могла предвкушать посреди своих дневных обязанностей, что с наступлением вечера сможет предаться более приятным занятиям. Безусловно, любая женщина, поступившая в гувернантки, должна многим пожертвовать; безусловно, такая жизнь связана с самоограничением; но для Шарлотты Бронте и ее сестер она состояла из постоянных усилий направить все способности в определенное русло, хотя вся ее предшествующая жизнь сделала их для этого непригодными. Более того, маленькие Бронте выросли без матери, и из-за того, что они не знали веселых детских игр и сами не испытали нежных ласк, они ничего не ведали о самой природе младенчества и о том, как пробудить его лучшие качества. Для них дети были досадной необходимостью для продолжения человеческого рода; никакого иного контакта с ними они никогда не имели. Много лет спустя, когда мисс Бронте гостила у нас, она непрерывно наблюдала за нашими маленькими девочками, и мне не удавалось ее убедить, что они были всего лишь обыкновенными хорошо воспитанными детьми. Ее удивляло и трогало в них любое проявление внимания к другим, доброе отношение к животным и отсутствие эгоизма; она настаивала на своей правоте, заявляя, что я ошибаюсь, когда мы расходились в оценке их столь превосходного поведения. Все это надо иметь в виду, читая следующие письма. Всем тем, кто пережил ее и кто оглядывается на ее жизнь со своего горного пика, нужно также принять к сведению, что никогда ни отвращение, ни страдание не заставили ее покинуть стезю, по которой, как она была убеждена, ей суждено было следовать.

«3 марта 1841.

Некоторое время назад я говорила тебе, что намереваюсь получить место, и тогда мое решение было достаточно твердым. Я чувствовала, что, как бы часто меня ни постигало разочарование, я не оставлю своих усилий. После двух или трех серьезных поражений – после многочисленных беспокойств, связанных с перепиской и собеседованиями – я наконец добилась своего, и сейчас я уже вполне обосновалась на новом месте.

* * *