Жизнь Шарлотты Бронте

Ну, давай начнем ссориться. Первым делом я должна решить, начну ли я оборонительные или наступательные действия. Думаю, оборонительные. Ты говоришь, и я это сама ясно вижу, что ты была обижена кажущимся недостатком доверия с моей стороны. Об изначальном предложении мисс Вулер ты услышала от других прежде, чем я сама сообщила тебе о нем. Это правда. Я обдумывала планы, важные для моего будущего. Я ни в едином письме не написала тебе о них. И это правда. Это кажется странным близкой и любимой подруге, которую знаешь давно и которая всегда была рядом. Совершенно верно. Я не могу извиняться за такое поведение, потому что слово извинение предполагает признание вины, а я не чувствую, что была неправа. Дело в том, что я не была уверена да и сейчас не уверена в своем предназначении. Я была совершенно не уверена, сбита с толку противоречивыми планами и предложениями. Как я тебе ранее говорила, я занята целыми днями, и при этом я обязана была писать много неотложных писем. Я знала, что не будет никакого толку писать тебе тогда, чтобы сказать, что я пребываю в сомнениях и неуверенности – надеясь на одно, опасаясь другого, тревожась и страстно желая сделать то, что казалось неисполнимым. Думая о тебе в тот бурный период, я решила, что ты обо всем узнаешь, когда мой путь станет ясен и моя большая цель достигнута. Если бы это было возможно, я бы всегда трудилась молча и впотьмах, чтобы о моих делах узнавали только по результатам. Мисс В. с невероятной добротой предложила мне приехать в Дьюсбери-Мур и попытаться вдохнуть жизнь в школу, оставленную ее сестрой. Как компенсацию за свое питание она предложила мне пользоваться мебелью. Поначалу я сердечно приняла предложение и готова была сделать все, что в моих силах, для достижения успеха; но в моей душе зажегся огонь, который я не могла потушить. Мне так хотелось умножить мои достижения – стать лучше, чем я есть; в одном из моих прошлых писем я показала тебе малую толику того, что я чувствовала – но лишь малую толику; Мери добавила масла в огонь – она поддержала меня и с свойственной ей силой и энергией укрепила меня на моем пути. Я мечтала отправиться в Брюссель, но как? Мне хотелось, чтобы по крайней мере одна из сестер разделила со мной это удовольствие. Я остановилась на Эмили. Я знала, что она заслуживает поощрения. Как организовать это? В крайней степени возбуждения я написала письмо домой, которое оказалось судьбоносным. Обратившись за помощью к тетушке, я получила согласие. Дела еще не устроены, но достаточно сказать, что у нас появился шанс уехать на полгода. Школа в Дьюсбери-Мур продана. Наверно, это к лучшему, ведь это глухое, тоскливое место, неподходящее для школы. В глубине души я верю, что нет повода сожалеть об этом. Мои планы на будущее целиком связаны с этими намерениями: если я когда-нибудь окажусь в Брюсселе и если мое здоровье не подведет, я все сделаю, чтобы не упустить любую предоставленную мне возможность. Через полгода я сделаю, что смогу. <…> Поверь мне, хотя я родилась в апреле, а это месяц переменчивой погоды, мне свойственно постоянство. Настроение мое резко меняется, иногда я говорю взахлеб, а иногда упорно молчу, но я питаю к тебе неизменное уважение, и если ты дождешься конца пасмурной дождливой погоды, будь уверена, что за ней последует солнце, может, пока оно скрыто за облаками, но оно там».

К Рождеству она оставила свое место гувернантки, и расставание с хозяевами, видимо, сильно взволновало и растрогало ее. «Они переоценили меня, – заметила она после того, как покинула их семью, – я этого не заслужила».

Все четверо детей планировали встретиться в декабре в доме отца. Бренуэлл, поступивший на пять месяцев клерком в управление железной дороги Лидса и Манчестера, рассчитывал получить короткий отпуск. Энн приехала в сочельник. Она оказалась такой незаменимой на своей трудной работе, что семья, в которой она жила, настаивала на ее скорейшем возвращении, хотя она и объявила им о своем решении отказаться от места; отчасти это было связано с жестоким обращением, а отчасти с тем, что пока ее сестры будут в Бельгии, ее присутствие в пасторском доме было бы крайне желательным, учитывая возраст трех остающихся в нем обитателей.

После переписки и долгих обсуждений в кругу семьи оказалось, исходя из писем, полученных из Брюсселя и содержащих обескураживающее описание тамошних школ, что Шарлотте и Эмили лучше отправиться в учебное заведение Лилля на севере Франции, которое расхваливал Батист Ноэль[101] и другие священнослужители. И вот в конце января было решено, что они поедут туда через три недели в сопровождении француженки, в то время находившейся в Лондоне. Условия предусматривали оплату 50 фунтов за каждую ученицу, что покрывало только питание и уроки французского, но за эту сумму можно было получить отдельную комнату, без этой роскоши сумма была меньше. Шарлотта пишет:

«20 января 1842.