Жизнь Шарлотты Бронте

По свидетельству господина Эже, французским сестры вообще не владели. Я подозреваю, что они говорили так же хорошо (или плохо), как любая английская школьница, которая никогда не была за границей и научилась идиоматическим оборотам и произношению от англичанки. Они жались друг к другу и держались в стороне от веселых, резвых, окруженных подругами бельгийских девочек, которые, в свою очередь, считали новых английских учениц дикими и запуганными, со странными, ограниченными представлениями об одежде, ведь Эмили особенно любила рукава жиго, уродливые и нелепые даже тогда, когда они были на пике популярности, и продолжала их носить долго после того, как они вышли из моды. Кроме того, ее нижние юбки не имели изгиба или волны, но были прямыми и длинными, облипая ее худую фигуру. Без нужды сестры ни с кем не разговаривали. Они были слишком полны серьезных мыслей и тоски по дому, чтобы легкомысленно болтать и веселиться. В основном лишь наблюдая за ними в течение первых недель их пребывания на улице Изабеллы, господин Эже определил, что, учитывая их необычный характер и выдающиеся способности, к ним нужно применить иную систему, отличную от той, которую он привык использовать, преподавая французский англичанкам. Он, кажется, пришел к выводу, что по своим способностям Эмили даже несколько превосходит Шарлотту, которая и сама была согласна с подобной оценкой. По словам господина Эже, Эмили обладала логикой и даром к аргументации, необычными даже для мужчин и совсем редкими в женщинах. Эту способность ослабляло ее упрямство и непоколебимая воля, которая делала ее невосприимчивой к любым доводам, где были затронуты ее интересы или ее представления о правоте. «Ей следовало бы родиться мужчиной – великим мореплавателем», сказал о ней господин Эже. «Ее мощный разум сделал бы новые открытия на основе уже накопленных знаний, а ее сильная, властная натура никогда бы не поддалась под натиском трудностей или при сопротивлении и уступила бы только ценой жизни». И при этом ее воображение было таково, что если бы она написала историю, ее взгляд на события и характеры был бы столь четким, ярко выраженным и подкрепленным такой аргументацией, что он подчинил бы себе читателя, каких бы мнений он до этого ни придерживался и как бы сдержанно он ни оценивал правдивость ее версии. Но она казалась себялюбивой и требовательной по сравнению с Шарлоттой, которая была лишена эгоизма (таково было замечание господина Эже), и беспокоясь о том, чтобы младшая сестра была довольна, старшая позволяла ей неосознанно тиранить себя.

Посоветовавшись с супругой, господин Эже сказал им, что он планирует отказаться от старого метода штудирования грамматики, лексики и т. п. и последует по иному пути – нечто вроде того, что он иногда использовал с более старшими из своих французских и бельгийских учеников. Он предложил им ряд шедевров, принадлежащих перу наиболее прославленных французских авторов (такие, как поэма Казимира де ла Виня «Смерть Жанны д’Арк», отрывки из Боссюэ, чудесный перевод благородного письма Святого Игнатия к римским христианам из «Избранной библиотеки отцов церкви»); после обсуждения достоинств этих текстов он намеревался попросить их проанализировать отдельные фрагменты, указывая, в чем тот или иной автор добился особых успехов и в чем состоят его недостатки. Он был уверен, что именно так надо поступать с ученицами, готовыми откликнуться на все интеллектуальное, тонкое, изысканное или благородное и потому способными уловить оттенки стиля и передать свои собственные мысли в похожей манере.

Представив им свой план, он стал ждать ответа. Эмили высказалась первой, она заявила, что не предвидит, как из этого может выйти что-либо хорошее, и что при таком методе они потеряют всю оригинальность мысли и выражения. Она готова была вступить в дискуссию об этом предмете, но у господина Эже не было для этого достаточно времени. Затем заговорила Шарлотта, она также сомневалась в успехе подобного плана, но была готова последовать советам господина Эже, ведь ей, как его ученице, надлежало подчиняться ему. Перед тем как рассказать о результатах, желательно было бы привести отрывок из одного ее письма, в котором говорится о ее первых впечатлениях от новой жизни.

«Брюссель. Май 1842.

«С тех пор, как мне исполнилось двадцать шесть лет, прошла уже неделя-другая, вот в каком зрелом возрасте я снова оказалась на школьной скамье и в целом очень этим довольна. Сперва мне казалось странным подчиняться авторитетной воле, а не требовать подчинения себе – выполнять приказания, а не отдавать их, но мне нравится такое положение дел. Я вернулась к нему с той же жадностью, как корова, которую долго кормили сеном, возвращается на свежий лужок. Не смейся этому сравнению. Мне весьма свойственно подчиняться и совсем не свойственно командовать.